Кофе черный, как грех в исповедальне,
яичница шипит на сковороде, как
проклятая ведьма на костре, выкрикивая
ругательства в адрес небес,
Хлеб зачерствевший – моя собственная душа,
размазанная дешевым маргарином по тарелке.
Я ем.
Каждый кусок – это воспоминание
о вчерашнем пьяном бреде,
о женщине, чье имя забыл еще до рассвета,
о долгах, что копятся, как грязь под ногтями.
Апельсиновый сок кислит,
как невысказанные упреки матери,
что до сих пор звонят мне в голове
сквозь годы и континенты.
Я запиваю им таблетку от похмелья —
святое причастие грешника.
На столе – пятно от вина,
оставшееся с той ночи,
когда я еще верил,
что смогу что-то изменить.
Теперь оно смешивается с желтком,
образуя новую абстракцию —
шедевр утреннего отчаяния.
Я доедаю этот завтрак-исповедь,
зная, что завтра все повторится:
та же сковорода,
те же яйца,
та же одинокая вилка,
уставившаяся в меня,
как вопрос,
на который у меня нет ответа.
