Пока варится кофе - страница 4



Откуда?
Может, из старого письма,
что валяется на дне чемодана
с билетами на поезда,
которые я так и не сел.
Или из той песни,
что играла в баре,
где я целовал незнакомку
с глазами как у матери —
усталыми и всепрощающими.
Печаль стучится в меня,
как сосед-алкоголик
в поисках соли для супа,
который он варит
из окурков и одиночества.
Я открываю дверь —
она вваливается внутрь,
растягивается на кровати
и курит мои сигареты,
не предлагая заплатить.
Я спрашиваю: «Чего тебе надо?»
Она пожимает плечами,
разливая лужи по полу
из моих же воспоминаний —
тех, что я старательно
запирал в чулане
с надписью «Не открывать».
Утром она уйдет,
оставив после себя
мокрые следы на подушке
и ощущение,
что где-то
я пропустил поворот
к тому самому дому,
где меня ждали.
Но пока —
только этот ночной блюз,
эта проклятая печаль
и я,
который все еще пытается понять,
почему грусть приходит
без предупреждения,
как поезд,
на который ты не купил билет,
но все равно уезжаешь.

Цветы на подоконнике

Они стоят в банке из-под джема —
три тюльпана, купленные вчера
у бабки возле метро,
где город разбивает свои кости
о тротуарные трещины.
Алый, желтый, фиолетовый —
как три ноты несыгранного аккорда
в песне, которую я все еще пытаюсь
написать этой проклятой пишущей машинке
с заедающей буквой «е».
Я наблюдаю, как первый луч
цепляется за лепестки,
как пьяный поэт за последнюю метафору.
Они еще не знают,
что им суждено увянуть
к четвергу,
что их воду не поменяют,
а вазу опрокинет кошка,
когда будет гнаться за призраком
собственного хвоста.
Но сейчас —
они бунтари!
Пижоны!
Посланники какого-то другого мира,
где красота
не требует оправданий.
Я наливаю себе кофе,
и оно горчит,
как все мои вчерашние обещания.
А они —
они просто стоят,
покачиваясь в утреннем сквозняке,
и шепчут:
«Эй, парень,
вдохни глубже —
жизнь все еще пахнет,
даже здесь,
в этой конуре
между долгами и отчаянием»

Ловец потерянных мгновений

Ты помнишь тот день,
когда трава пахла вечностью,
а время застревало в зубах,
как зернышко от бублика?
Мы тогда лежали на лужайке,
а облака плыли,
словно недописанные письма
воображаемому другу.
Старый дом на Посконкина
до сих пор хранит наши смехи
в трещинах штукатурки —
они выпадают иногда,
как молочные зубы,
когда ты слишком резко
дергаешь за ниточку памяти.
Я ищу это снова —
в щелчке выключателя,
в пенном гребне на пиве,
в девчонке, которая несет коньки
через весь парк,
хотя уже середина мая.
Но время – это не мяч,
который можно поймать
и запихнуть обратно в коробку.
Оно – как этот дурацкий
желтый листок в учебнике,
где ты когда-то написал
«Я люблю тебя Лу»,
а теперь не можешь вспомнить,
кто такая Лу
и почему ее имя
заставляет тебя глотать воздух
ртом,
как рыба,
выброшенная на берег
собственного взросления.
Если где-то и есть
утраченное время,
то оно —
в кармане того самого пиджака,
который мать отдала в гуманитарку
в прошлом октябре.
И теперь какой-то незнакомец
носит твои семнадцать лет,
даже не подозревая,
что в подкладке
завалялась жвачка
с твоими отпечатками зубов.

Бессутица

(…а утро
входит боком
как кошка в дверь
оставленную
настежь
ветру
и вот уже
стол
пустой
стакан
донный
отражение
перевернутое
в луже
на полу
где
слова
рассыпались
как бусы
ниточка
порвана
и все
эти
жемчужины
молчания
катятся
под
диван
вечности
где
пыль
стирает
даты
и имена
а я
сижу
в центре
этого
ничто
и пишу
это
стихотворение
без
сути
без
начала
без
конца
просто
чернильное
пятно
на
пергаменте
времени
которое
никто
не
станет
читать
вслух…)

Этюд Love-moll

Я любил тебя —
это был тезис,
твердый, как гранитная плита,