Покой перелетного голубя - страница 14

Мне до смерти страшно: я чувствую, как тёплая струйка мочи стекает по ногам. До сих пор помню этот запах – он навсегда отпечатался у меня в мозгу как вонь страха и унижения.

Вскоре после этого Амма поклялась вытащить меня оттуда. Она уже поговорила с сестрой, которая работала домашней прислугой у кого-то в Карачи. Брать меня с собой Амма не планировала, но мне было всего четыре, а Абба был неуправляем. Никак нельзя было уехать работать и оставить меня с ним одну.

Наша поездка на автобусе из деревни в окружной центр, Окару, была наполнена слезами. Оттуда за полтора дня мы доехали на поезде в Карачи. Амме было грустно оставлять дома прочих моих братьев и сестёр, но она не могла взять с собой всех. Абиде было на четыре года больше, чем мне, Икбаль был чуть постарше её, а Рубине, самой старшей, стукнуло пятнадцать. Рубина была помолвлена с сыном моего маму, который собирался ещё выдать свою дочь за Икбаля, в ваттасатта, когда придёт время. Позднее Амма говорила мне, что была вынуждена так сделать, чтобы набрать денег на приданое дочерям, но я думаю, что она просто хотела убраться подальше от Аббы. Гульшан тоже осталась дома. Гульшан – моя двоюродная сестра и моя подруга. Единственная – других я не знала. Впрочем, Гульшан нечего было беспокоиться: Абба никогда её не ударил бы. Амма сказала, это потому что она – дочь его покойной сестры, а по отношению к её смерти у Аббы осталось ещё хоть сколько-то почтительности.

Я помню, как собирала вещи: в маленький тэила, тот, что остался у меня с тех пор, когда я жила в доме у тети. Пластиковый пакет, но большой и крепкий. С надписью «Супермаркет Имтиаз». Моя кхала, Разия, приезжала к нам из Карачи несколько месяцев назад и привезла мне в этом пакете уйму печенья и хрустящих закусок. Маленькие разноцветные кексики и большие пакеты хрустяшек со вкусом чили и соли. И ещё она привезла печенье «Рио», с их фирменным двуцветным кремом посередине: розовым и голубым. Амма упаковала два платья с колготками, одну пару чаппал, одну повязку на волосы, одну зубную щётку и пакет «Рио» с собой в поезд, а я взяла все камешки, которые мы с Гульшан собирали несколько месяцев. Ещё я взяла амулет тавиз, который она дала мне, чтобы он защищал нас в пути и потом, в нашей новой жизни в городе. Со слезами на глазах Амма срывающимся голосом сказала моим брату и сёстрам: «Я вернусь за вами».

Я всегда делила свою жизнь на «до» и «после». Не сказать, чтобы отрезок «до» был такой уж насыщенный. Считается, что четырёхлетний ребёнок не может ничего особенно помнить. Но кто знает, сколько мне было на самом деле? Я часто спрашивала Амму, но она говорила, что не помнит. Мне могло быть и пять, и шесть. В моём чемоданчике с воспоминаниями я в то время – просто маленький ребёнок, и всё.

Хашимы приехали из Панджаба, но жили в Карачи всю жизнь. Они выглядели как те самые англоговорящие представители высшего сословия, даже со своей двухлетней дочкой говорили по-английски. У них был большой сад с шелковицей – деревца выстроились вдоль аллеи, ведшей к жилищам слуг. Всё утро в саду распевали майны, чаукидаар носил форму, и какое-то время я чувствовала себя словно в кино. У меня появился друг – первый после Гульшан. Она была красивая, моя Миша. С кудрявыми тёмными волосами и карими глазами. Нос у неё был идеален, лицо почти в форме сердечка, с узким подбородком. Она была яростная, и эгоистичная, и добрая, и всё это одновременно. Иногда она была