свободы и жизненных красок!
Теперь окружают конвой и воры,
враги пролетарского класса.
Теперь к нам пришили вину, номера,
сидим за колючей оградой,
пристыла к холодной тарелке еда,
средь бело-колымского сада.
Нас суд заклеймил и позором облёк,
одев в кандалы, безнадёжность,
в бушлаты, бараки, в колючий лесок,
в рутину и пот, и бездолжность.
От диких морозов аж брёвна трещат.
Наш труд непосильный, с измором.
Из этого ада не выйти назад,
ведь двадцать пять лет приговора.
Арену Ананяну
Миряне и военщина
Чужих детей под нож врага,
навстречу дулам пулемётов.
Заброс в болота, жар, снега,
под бомбы тысяч самолётов.
Отправка прямо на штыки
на бойню, в рубку, под обстрелы,
на фронт, где роты и полки,
где пули, взрывы мчатся в тело.
Отсыл в любое поле, сад
без дум и совести, укоров.
Билет в один конец и в ад,
как дача общих приговоров.
Издав любой закон, резон,
сведут на казнь рабочих русов,
как приношенье жертв в сезон,
какие Молоху по вкусу.
Военный клич, святой приказ
из затрибунной старой пасти
отправит за один лишь час
в кровавый бой во имя власти.
И этот старческий посыл
устроит явь присяг и стрельбищ,
в которых чей-то муж и сын
отцом не станет ради зрелищ…
Арену Ананяну
Кабацкое тело
Фигура моя уж не храм белостенный,
а грязный, зловонный, угрюмый кабак,
что липкий, просаленный, мутно-безмерный,
в котором разруха, крик, слёзы и мрак.
В похабных рисунках, в помятом убранстве.
На полках и в кассе сплошной недочёт.
Сочится мочою и рвотою в пьянстве.
Из окон, дверей постоянно течёт.
Он сам, будто ад. Сам себе винокурня.
Он полон тоски, угнетенья, потерь.
Прибежище мальчика, лирика, дурня,
в котором несчастья, унынье без мер.
В нём нет тишины и любви или чести,
но много похабщины, злобы, посуд.
Запойное, злачное, горькое место,
какое однажды закроют, снесут…
Черепки – 35
Он пренебрёг сыновьим долгом
в своей природе и мечте,
забыл устав природы, Бога,
став буквой из ЛГБТ.
***
Тату, как граффити и акт вандализма
на стенах собора, в котором душа,
как рабские клейма на лике царизма.
Поэтому царским телам не нужна!
***
Способна решить все дела и проблемы,
унять тоскования в разных местах
и вмиг погасить расхожденья, укоры
святой миротворец, спаситель – пи*да…
***
Тут люди давно уж творят неприличье.
Девица и трое вспотевших мужчин.
И я в групповухе, наверное, лишний.
Пойду-ка домой и расслаблюсь один…
***
Весь лоб расшиб, в полу дыра,
мозоли на худых коленях,
виновно-скучная пора…
Ах, долголетний акт молений!
***
Фургон с проститутками, виски, вином,
что едет спеша в неизвестную полночь,
ко мне приближается, будто фантом.
Я жду аморальную скорую помощь…
***
Кофе – мой порох и ключ, динамит
для той двери от чулана, сарая,
лом и тротил от подвала меж плит,
пропуск в просторы закрытого рая.
***
Поэт, что пахнет детским мылом,
что нежен кожей и патлат,
влюбился в девушку Марию
и в небольшой её детсад…
***
Стремясь избежать суеты и холопства,
старух, малолеток, путан, дураков,
стараясь лишиться забот, беспокойства,
лежу за закрытым квартирным замком.
***
Совки превратились в ковши и лопаты,
гребут от народа, из недр к себе,
под маской свободы, статей демократии,
наглея, жирнея средь схем и семей…
***
Люди по офисам вдруг разбежались.
Нет работяг, слесарей, батраков.
Сотни начальников понарождались.
Только работник один у станков.
***
Стихи, словно вёсла несущие к морю
из жижи и вони родимых болот,
из плесени, жаб, из осоки и горя.
Надеюсь, мой труд из глуши увезёт!
***
Как уличный пёс у мясного киоска,
