Ему нужно было помочь Кэндзи в магазине, но невозможно было противиться зову дороги. Расследование – пауза в повседневных делах, возвращение в детство, наполненное пиратами, сокровищами, бандитами, законниками.
«Мне не хватает зрелости, поэтому мне не светит стремительная карьера. Все, что мне остается – в ожидании старости, которая совсем лишит меня энтузиазма, я развлекаюсь. Думаю, что Жозеф настроен примерно так же».
Он подошел к билетной кассе, полюбовался на цены, выбрал ложу бенуара (цена показалась ему заоблачной).
– Если вам на «Фру-Фру», на любое представление остались только сидячие места на галерке по два франка, – кислым голосом предупредила его кассирша.
– В таком случае я не попадаю на спектакль. Ну, раз так, можно мне хотя бы осмотреть зал?
Он достал письмо, под которым стояла подпись главного комиссара Огюстена Вальми.
– Полиция? Здесь, у нас? Да вы шутите, мсье.
– Простая формальность: нужно провести небольшую инспекцию, раз уж произошло убийство.
Кассирша заколебалась: открытый номер «Фигаро», лежащий перед ней, доказывал, что до нее дошли слухи о смерти Робера Доманси.
– Подождите немного, я справлюсь у начальства.
Виктор воспользовался этим, чтобы полюбоваться прекрасным убранством вестибюля, где стояли разнообразные скульптуры, воплощающие драму и комедию. Кассирша медленно подошла и метнула на него недоверчивый взгляд.
– Сейчас нет репетиции, но у вас только час, ни минутой больше.
Он приподнял шляпу и направился в сторону лестницы.
Зал на тысячу четыреста мест стоял пустым, и потому создавалось странное впечатление, словно он населен призраками. Может быть, Тальма, Рашель, мадемуазель Клерон, мадемуазель Марс[21], невидимые, танцевали на сцене фарандолу[22], а бригадир тем временем стучал три раза, и занавес взлетал к потолку?
– Могу я спросить у вас одну вещь? – раздался нежный голосок.
Он обернулся: перед ним оказались фиалковые глаза, вздернутый носик и отважно декольтированная грудь.
– Правда, волнующее ощущение возникает здесь, среди этих притихших кресел, словно предчувствующих шепот и гримасы будущих зрителей? У меня сердце сейчас выскочит из груди, послушайте, как бьется.
Незнакомка взяла его руку и приложила к своей левой груди. Виктор вежливо высвободился.
– Я буду в декабре играть в пьесе «Сознание ребенка» Гастона Девора. Ах! Если бы я могла талантом и славой сравниться с Жанной Дельвер![23] Она получила первый приз за трагическую роль в пьесе «Эринии» Леконта де Лилля. Говорят, что она будет играть Гермиону, но, по-моему, она так и осталась вульгарной продавщицей из магазина Old England на улице Скриб. Я вот начала выступать с двенадцати лет, правда, сперва была просто наездницей в цирке, но мои родители из кожи вон лезли, заставляли александрийские стихи учить, лишь бы для меня лучшей жизни добиться! Прощай, конюшня и навоз! Вам нравятся мои духи? Это туалетная вода на основе опопанакса, он нравится мне больше, чем гелиотроп[24].
– Я привык к запаху бензоина, такими духами пользуется моя жена.
Девушка скривилась в недовольной гримаске, даже чуть покраснела. Поправила пальцем непослушную прядь на лбу.
– А, так вы из женатиков? А что тогда кольцо не носите?
– Оно мне жмет, я его снял.
– А что вы ищете здесь в такое неподобающее время?
Виктор решил, что лучше всего будет сказать правду.
– Один из моих друзей, полицейский, попросил меня помочь в расследовании смерти Робера Доманси. Вы его знали?
