Поломка на краю галактики - страница 3

– Не надо, – говорит она. – Пожалуйста, не надо.

Пит-Пит получает шарик ванильного мороженого в пластиковом стаканчике. Я беру фисташковое и шоколадное с кусочками шоколада в вафельном рожке. Рыжая просит шоколадный милкшейк. Все столики в кафе-мороженом ужасно грязные, так что наш столик мне приходится протереть салфеткой. Пит-Пит упрямо требует попробовать милкшейк, и рыжая разрешает. Ее тоже зовут Лиат. Это распространенное имя. Она не знает про Лиат, про аварию, ничего она не знает, а я ничего не знаю о ней, кроме того, что она потеряла ребенка. Когда мы выходили из здания, труп того человека как раз вносили в машину “скорой помощи”. К счастью, он уже был покрыт белой простыней. На один образ трупа в голове меньше. Для меня мороженое слишком сладкое, но Пит-Пит и соседка вроде довольны. Пит-Пит держит свой пластиковый стаканчик в одной руке, а другой тянется к милкшейку рыжей. Он всегда так делает, не знаю почему. У тебя ведь уже есть мороженое, зачем тебе еще? Я открываю рот, чтобы сделать ему замечание, но рыжая подает мне знак – мол, все хорошо – и протягивает Пит-Питу почти пустой стакан из-под своего милкшейка. Ее сын умер, моя жена умерла, человек на крыше умер.

– Смотри, какой он милый, – шепчет мне рыжая, пока Пит-Пит напряженно пытается высосать последнюю каплю со дна ее одноразового стаканчика.

Пит-Пит действительно милый.

В кафе у моего дома есть симпатичная официантка. Орен, который работает на кухне, говорит, что у нее нет парня, что ее зовут Шикма и что она любит легкие наркотики. Пока она не начала там работать, я к ним ни разу не заходил, а теперь сижу там каждое утро, пью эспрессо. Болтаю с ней о том о сем. О том, что читаю в газете, о других посетителях кафе, о пирогах. Иногда мне даже удается ее рассмешить, и, когда она смеется, я радуюсь. Уже несколько раз я хотел пригласить ее в кино, но кино – это слишком в лоб. Кино – это вроде ужина в ресторане или просьбы слетать со мной в Эйлат. Кино – штука однозначная. Это как сказать ей: “Я тебя хочу”. И если она не заинтересована и скажет “нет”, выйдет почти неловко. Так что я подумал: лучше пригласить ее дунуть. Максимум она скажет: “Я не курю”, а я вверну какой-нибудь анекдот про укурков, закажу еще эспрессо как ни в чем не бывало, и мы продолжим.

Поэтому я звоню Аври. Аври, может быть, единственный, кто учился со мной на одной параллели и курил как ненормальный. Последний раз мы беседовали больше двух лет назад, и, пока я набираю его номер, я прокручиваю в голове всякую болтовню, что-нибудь такое, о чем с ним можно будет поговорить, прежде чем я спрошу про траву. Но не успеваю я даже справиться, как дела, Аври сразу отвечает:

– Все сухо. Нам закрыли границу с Ливаном из-за этих дел с Сирией, а теперь еще и границу с Египтом из-за бардака с “Аль-Каидой”. Курить нечего. Я на стенку лезу, чувак.

Я спрашиваю его, как он вообще, и он мне что-то отвечает, хоть мы оба и знаем, что меня это не интересует. Говорит, что его девушка беременна и что они оба хотят ребенка, но ее вдовая мама давит на них, чтоб они поженились в раввинате, и утверждает, что этого хотел бы девушкин папа, если бы был жив. С таким доводом поди поспорь. Что тут можно сделать? Выкопать папу тяпкой и спросить? И все время, пока Аври говорит, я пытаюсь успокоить его, говорю ему, что это норм, потому что мне реально норм, если Аври поженится в раввинате и если не поженится. Если он решит уехать из страны или сделать переход, я тоже не запарюсь. А вот цветочки для Шикмы мне важны, так что я ему вкручиваю: