Мне часто снится сон
Женя ползет за мной по асфальту, сдирая локти, а я ухожу от него, все быстрее и быстрее, все дальше и дальше и успеваю на электричку.
Если время отправления поезда Вюрцбург – Мюнхен 9:43, а ты пришла в 9:44, поезд ушел, и остается только ждать следующего.
Впервые исповедовалась на немецком языке в мае прошлого года в домашней церкви без креста. Она – единственная православная в Вюрцбурге. Говорила про болезнь, про сомнения в мыслях, про мировую скорбь и тоску и про всуеупотребительство. И еще про то, что я не ангел.
– Любите ли вы Брамса?
– Любите ли вы Бога?
– Любите ли вы жареную картошку с луком?
Я люблю жизнь. В том числе и в Германии, где нет права на ошибку, где, на самом деле, доверие очень редко, где денег взаймы дают неохотно. Где времени нет ни у кого, тем более у друзей, которые привыкли жить так, чтобы никого не использовать. Прямой взгляд, глаза в глаза, точно такой же прямой вопрос, не рассеянный, четкий, секунда… и мир изменился.
Зайцы, белки, лошади, сливы, яблоки, виноград. Мокрые поля, засеянные светло-желтой люцерной, хорошо пахнущие после дождя, огромная в три раза больше нашей низко висящая красная августовская луна. Как все это вместить, переварить и не подавиться? Я слишком еще русская, чтобы влезть в строгий немецкий порядок. А влезть надо. И понять и принять. Потому что иначе не выжить. Правила надо соблюдать и законы выполнять. А порядок должен быть во всем, особенно в мелочах, из которого он и складывается.
Купить дождевик по дешевке, рюкзак на спину, чтобы обозначился горбик, на велосипед верхом и вперед:
«Приветствую тебя, Бог! Мое имя Татьяна. Я приехала из России, из самой престольной Москвы и ищу место уборщицы за 15 марок в час».
«Незнание языка – хуже смерти», – как выразился приехавший с Украины продавец в местном магазине «Матрешка». Значит – «учиться, учиться, учиться». Не важно, кто здесь жил до тебя, теперь здесь живешь ты. И если ты приехала без денег и без языка, то надо сделать так, чтобы иметь и то и другое.
Флюхтлинг Вадик жаловался, что просрал такую сумму, привезенную из России, что никому и не снилось.
– Эх, взял бы в руки автомат Калашникова или бомбу и бабахнул.
– Что, суки, спите?
В Германии есть закон, по которому беженцы имеют право на социальную помощь от государства. Право на работу у них тоже есть. Отношение к иностранцам определяет цивилизованное лицо нации. А вот получается, что не хотят переселенцы этих подачек, прикорма. Работать хотят, как белые люди. Искусственно созданная безработица давит на мозги только самим немцам. Из страха перед нею многие бросают институты и, так и не доучившись, устраиваются на работу в какую-нибудь Сберегательную кассу, поближе к деньгам. А дети обеспеченных родителей не хотят брать черную работу: мыть, стирать, убирать, гладить и подавать. Поэтому у немецкого народа почти вся прислуга – иностранцы. Даже дети беженцев играют во взрослую жизнь. С игрушечной кассой, но настоящими деньгами. Ева и Даниель кружатся в вальсе, Арсений подает еду и напитки. Маленькое кафе работает и зарабатывает.
Отрывки из дневника
Октябрь 1998-го. Впервые была в местном театре. Провинциальный дух, все те же подмостки театра на досках Беляковича. Свет погасили и говорят. По доскам ходит слепая женщина, она по сценарию ослепла и теперь лечится и курит, иногда истерически вскрикивает. Мужчина супермен объясняется ей в вечной любви. Была в дискотеке. Плавающая лодка на Майне. Дым, что в пору топор вешать. На деревянной палубе пьют, курят, обнимаются 16-20-летние. Все те же эротические танцы. Нет для меня больше удовольствия в этом. Интересно, любят ли они свою Родину?
