– Так я, получается, – осторожно заговорил он, – больше и не бывал здесь, в деревне?
– Ну, получается, так. Вот лето двадцать с лишним лет назад тут провёл, перед школой, а потом мамка тебя увезла в Москву, и всё, больше не пускала… Да это я, брат, виноват! – с горечью сказал отец и многозначительно хлопнул тыльной стороной ладони себя по воротнику.
– Жалко это, пап. Ну что поделать…
– А дед Тихон-то как о тебе потом говорил! «Всю жизнь мою, – говорил, – у меня выспросил! Сыщиком будет!», да… – отец ещё помолчал, задумавшись, – А ты-то какой отсюда приехал! Мать твоя прям чуть не жаловалась на тебя! – отец хрипло хохотнул, – «Сын твой, – говорит, – Всю дорогу свистит! Дед Тиша, мол, научил». Вроде как с птицами ты разговаривал…
Тихону вновь стало неуютно. Воспоминания в его голове расслаивались и таяли, явь будто пересекалась с воображением. Он часто вспоминал, как дед «разговаривал» с птицами, а теперь вдруг усомнился в самых непреложных, заложенных ещё в детстве, вещах. «Или это не дед был? – думалось ему. – Да, наверное, это был прадед…». Отец молчал, глядя влажными глазами куда-то сквозь пространство, а Тихон из последних оставшихся сил старался упорядочить плавающие в сознании мысли. Он снова открыл бутылку и только поднёс горлышко к губам, как его качнуло вперёд: автобус затормозил.
– Кладбище, приехали! – лениво гаркнул водитель, крякнул ручником и открыл двери. Морозный воздух ворвался в «пазик» и мигом развеял тяжёлую тишину. Кряхтя, поднялась с сиденья Галя, открыла глаза задремавшая старуха Майя. Отец хлопнул Тихона по плечу и тоже поднялся. Короткая поездка кончилась, и начались похоронные хлопоты – обычный способ деятельно отложить печальные мысли, сожаления и воспоминания.
Прадеда похоронили там же на кладбище, где лежали его жена и сын. Под высокими елями, среди зимней сказочной тишины, нарушаемой редкими птичьими голосами. Когда, после непродолжительного прощания могильщики закрыли гроб крышкой, Тихону стало страшно и тоскливо одновременно. На его жизнь пришлось ещё совсем немного похорон, и он не знал, можно ли привыкнуть к этому соприкосновению со смертью. Молоток похоронщика привычно застучал, забивая первый, второй гвоздь, и глухой звук каждого удара как бы ставил точку, проводил почти осязаемую черту между человеком, который просто лежал с закрытыми глазами, и мёртвым телом.
Гроб опустили в вырытую могилу. Сердце Тихона забилось неровно, через запятую делая неожиданные паузы. Он вдруг подумал, как много он упустил. У него могло быть столько лет, полных встреч, задушевных разговоров и прогулок с прадедом, о котором он только слышал от дедушки… И вот он, его герой, выживший, но одновременно ушедший в небытие.
Старуха Майя, сгорбившись ещё больше, захватила негнущейся кистью горсть мёрзлой земли и бросила в могилу. Перекрестилась, одними губами пробормотав что-то похожее на «упокой, Господи, раба твоего». Земля с тяжёлым стуком упала на гроб. «Вот и всё», – подумал Тихон, бросив горсть земли вниз. Потревоженная могильщиками уже заснувшая к зиме земля, была влажная и холодная, она ударилась в крышку гроба и рассыпалась коричневой крошкой. В такие моменты, как этот, где-то внутри человека обрывается последняя струна, на которой, может быть, ещё держалась хлипкая и иррациональная надежда на то, что смерть не заберёт близкого человека. Когда закапывают гроб, понимаешь, что человека больше нет, а там, внизу – лишь ящик с дорогим твоему сердцу предметом. Но не человек.
