Он остался один. Для юношеского сознания эта боль была выше всяческих доводов, сильнее давней мечты, сильнее желания стать нужным стране человеком, и даже желания жить. Он вдруг понял, что этой стране люди не нужны вообще: ни его родители, ни он сам. И осознание этого стало последней каплей на чаше весов добра и зла.
А потом Союз рассыпался, как карточный домик. Родина стала чужой и далёкой. А там – на Родине, девушка, которой он обещал вернуться. Единственный близкий человек, всё ещё связывающий его с этой жизнью.
Три года пролетели, как во сне: он вряд ли смог вспомнить все события, происходившие с ним в это время. Жил не понятно чем. Куда-то шёл, что-то делал. Случайные заработки, голодные, иногда пьяные дни, бессонные или, в полупьяном забытьи, ночи, драки по поводу и без повода. Гложущая боль, не проходящая, не оставляющая ни на минуту – снедающая ненависть, которую ничем нельзя залить.
Когда начались чеченские события, и в городе стали формировать отряды добровольцев для борьбы с Российской Армией, он записался одним из первых. Прошёл двухнедельную подготовку: обучали в основном стрельбе из снайперской винтовки, которую новобранцы меж собой в шутку называли «снайперкой».
Отбирали тех, кто выбивал из десяти выстрелов 90 очков и более, и формировали группу. Экипировали наспех, собирая, как видно с миру по нитке: обувь своя, вполне гражданская, брюки скорее всего от спецодежды строителя, и только верх выдали всем одинаковый: куртку с капюшоном – вполне сносную, утеплённую, из камуфляжной ткани.
Знающие люди посоветовали пододеть вниз что-нибудь тёплое, домашнее: свитер, шерстяное трико. Инструктор, как человек военный, прошедший Афганистан, наставлял новобранцев отцовским тоном:
– Юг – югом, но долгое лежание в засаде и там пронимает до костей!
Стрелок попал в первую группу, потому что обошёл многих претендентов: стрелял он давно, ещё со школьных времён – в основном в тире. На спор выбивал 50 очков из пятидесяти. В начале февраля его группа уже был в Грозном. Получив задание, каждый из стрелков отправился на указанное место.
Странная вещь – время. То оно летит скоростным экспрессом – так, что от мелькания дней и событий рябит в глазах, то тащится черепахой. И сколько не подгоняй его – бесполезно: время знает свой ход, и воле человека оно не подвластно. Но, как подвластен ему человек! Время может всё: поднять, низвергнуть, искалечить, даже убить. Стрелку порой кажется, что с ним произошло последнее. Может потому ему всё безразлично, кроме ненависти и желания мстить?
Вот уже третий день он наблюдал за вражеским снайпером, и каждый вечер видел, как сверкают его окуляры. Теперь он не сомневался, что снайпер охотится за ним.
– Шиш! – смеялся Стрелок, с трудом растягивая губы в усмешке. – Не дамся. Не возьмёшь!… Плевать на то, что ты кадровый убийца! Я пересижу тебя и не упущу свой момент.
Он не спешил, зная, что нужно бить наверняка, ведь погибать он не собирался: в его груди неугасимым огнём пылала ненависть и желание отомстить полной мерой. За всё! За родителей, за его изломанную жизнь, за любимую девушку, которую он никогда больше не увидит… А потому выдержки у него хватит.
Чтобы не захлебнуться от ненависти, он подолгу смотрел перед собой и читал стихи, которые всегда любил и многие знал наизусть. В последнее время он всё чаще вспоминал строки неизвестного ему автора, которые словно написаны о нём самом, о таких, как он.
