Толпа взорвалась ненавистью. В воздухе замелькали кулаки, криком оскалились лица:
– Распни его! Распни! Пусть кровь его будет на детях наших!
– Да что же это такое?! Многие и не видели его ни разу, а готовы детей своих заложить судьбе. Ну, варвары! Воистину варвары, а еще обижаются, когда их так называют.
Постепенно ярость толпы стихла. Любопытство стало преобладать: у кресла прокуратора что-то происходило.
– Прочитай донесение галилеянину, послушаем, что он скажет, – обернулся прокуратор к актуарию.
Выслушав содержание донесения, галилеянин как-то криво усмехнулся.
– Иуда не мог написать донесения – он и слов-то таких не знает. Иуда – искренний человек, но слаб духом. Видимо, не уберегся и попал в руки костоломов из тайной канцелярии синедриона, а под пыткой чего не подпишешь. Скорее всего, и здесь действительно стоит его подпись.
Актуарий подошел к прокуратору.
– Я напоминаю, игемон, что завтра праздник иудейской Пасхи, и по существующей традиции один из осужденных может быть помилован по желанию народа, находящегося на площади.
– Зачем же нам заботиться об иудейских традициях? Здесь присутствует представитель синедриона, пусть он и проводит эту работу. Нетрудно представить, что здесь произойдет, а потому передай примипиларию, чтобы он вызвал вторую центурию и поставил бы ее во вторую линию оцепления. Стянуть сюда каппадокийскую вспомогательную когорту и сирийскую кавалерийскую алу. Ала должна встать справа и забить по сигналу мечами в щиты, как всегда делает перед атакой.
Прокуратор кратко проинструктировал примипилария и широким шагом удалился в залы дворца.
Актуарий обратился к обвинителю синедриона и передал ему разрешение прокуратора провести традиционные пасхальные помилования. Сарейя был достаточно умен, чтобы понять: его поместили между молотом и наковальней. Он уже догадывался о судьбе галилеянина. Тот должен был умереть по неизвестным для него причинам, и сейчас нельзя допустить его помилования. Но и человека, убившего или пролившего кровь римлянина, прокуратор не помилует.
«Господи! Пощади верного слугу своего. Вспомни! Всю жизнь я точно выполнял твои заповеди. Что тебе этот безродный галилеянин; в голове у него смутные мысли. Они не могут привести к божьей благодати. А я буду служить тебе всегда и детям своим закажу и обяжу. Господи! Не дай совершиться несправедливости!»
Укрепив дух молитвой, Сарейя вышел вперед и поднял руку. Толпа притихла. Обвинитель синедриона сообщил народу о праве помилования и предлагал выбрать одного из трех. В различных местах толпы стали выкрикивать имя Варравы, и через несколько минут его имя гремело на площади дворца. Каждому было понятно, почему повторялось имя Варравы. Он убил римлянина и уже таким поступком заслужил симпатии иудеев-простолюдинов, а то, что он защищал свою жену, еще больше возбуждало толпу. Жители Иерусалима были возмущены несправедливостью действующего закона, которым определялась неприкосновенность римлянина, опозорившего их очаг. Римский актуарий пояснил, что право помилования распространяется только на осужденных, не проливших кровь римских граждан. Толпа взорвалась от ярости, и было уже ясно, что будет попытка отбить Варраву силой. Появление второй линии легионеров и выдвижение каппадокийской пехоты не произвело на толпу ожидаемого впечатления: она стала наползать. Легионеры, укрывшись щитами, выбросили копья, а вторая линия выхватила мечи. Однако движение толпы было неотвратимо. Вдруг сзади раздался оглушительный грохот. Толпа повернулась кругом и увидела, как на нее, заходя левым крылом по сто всадников в ряд с копьями наперевес, разворачивалась кавалерийская сирийская ала. Конная лава извергала грохот щитов, барабанов, рев труб. Конница надвигалась всесокрушающим валом. Ощерившиеся лица исконных врагов напомнили иудеям о беспощадности римлян. Прямо в лицо дохнула смерть. Оцепенение охватило толпу.
