Читать онлайн Андрей Саженюк - Попытки внести ясность

Когда я с ней попрощался и вернулся домой, я понял, что забыл ключ от квартиры, а родители были на даче. Вообще-то, запасной ключ всегда был у соседки, но будить ее было неловко, ночь все-таки, да и спать не хотелось, надо было все переосмыслить, я вспоминал ее голос, смех, серые глаза, русые волосы, светло-зеленый сарафан с небольшим вырезом на груди. Поэтому уехал на автобусе на вокзал, до четырех часов утра толкался в залах ожидания, бродил по переходным мостам и перронам; когда большие электронные часы над зданием вокзала показали 4:30, вышло солнце, порозовели окрестные дома и улицы. Я двинулся обратно, шел через весь город, по мосту через реку, вернулся около шести утра, постучал к соседке, взял ключи, открыл квартиру и проспал до обеда.

Проснулся с четким пониманием того, что надо начинать новую жизнь. Вернее, возвращаться в старую. Собирать себя по кусочкам. Открыл записную книжку и стал писать план на лето: что сделать, какие книги прочесть. Но с чего начать? Вспомнил ту маленькую библиотеку, куда ходил в 10 классе. Решил туда опять записаться. Это будет символично. В библиотеке, в разделе советской поэзии, привлек внимание маленький сборник белого цвета с тонкой корочкой, фамилия автора была незнакома, открыл на первом стихотворении: «Я снова юность повторяю, уроки давние твержу».

На патронном заводе требовались грузчики в ночные смены. Я устроился в цех вытяжных автоматов. Эти огромные станки производили заготовки для гильз, в цехе стоял такой шум, что нам, рабочим, если возникала редкая потребность общения, приходилось кричать друг другу. Мне надо было на тележке возить гильзы от автоматов в печи, где они проходили обжиг. Работа не была непрерывной, вернувшись с пустой тележкой от печи назад к станкам, можно было посидеть пять минут, подождать следующей партии. Во время этих коротких передышек я придумал себе занятие – оказывается, если захотеть, можно услышать в непрерывном шуме и грохоте станков человеческие голоса, могучий хор. Этот воображаемый краснознаменный ансамбль выводил в ночи знакомые мелодии про соловьев, спящих солдат, про о чем-то шумящие березы.

Днями я отсыпался, а вечерами часто уезжал на Западный, туда, где она жила. Но я не знал точно, где. Простая мысль – узнать адрес через общих друзей – почему-то не приходила в голову. Я просто бродил вслепую и старался угадать.

И в самом деле, тем летом появилась новая ветка трамвая, она шла от вокзала на Западный поселок.

Помню самую первую свою поездку, вдоль красной кирпичной стены хлебозавода беспризорные клены, когда вагон с дребезжанием поворачивает, его открытые окна захватывают, ранят эти зеленые ветки; потом новые девятиэтажки, стайка девчонок у подъезда со скакалками, остановочная платформа электрички, бабушки продают гладиолусы и астры, переезд, бараки, эти уцелевшие призраки войны. Я выхожу у маленького клуба с четырьмя колоннами. Набор в кружки баянистов, аккордеонистов, кройки и шитья, сегодня на экране «Центровой из поднебесья».

Прямо за кинотеатром высоченный забор, колючая проволока, вышка, часовой. Это зона, Сиблаг. И тут же детский садик, тополиная аллея, магазин «Книги», школа, потом начинается как бы деревня, а потом город возвращается, «сталинка», двух- и трехэтажные желтые и бежевые дома, запах молодых листьев и пыли. Она может жить в любом из этих домов и может выйти из любого подъезда. Кружится голова. Поворачиваю на Фасадную, пересекаю Титова, вхожу в сплошной массив частной застройки, в переулок Танкистов. Становится темно. Вижу вдали огни – это новый строящийся микрорайон. Подхожу к нему вплотную, на границе двух сред, как бы прошлого и будущего, оказывается маленькое озеро, скорее болотце, тут как ни в чем не бывало продолжается своя нехитрая жизнь – пронесется стрекоза, квакнет лягушка. Я спускаюсь к озеру по деревянным ступенькам с перилами, смотрю снизу, задрав голову, на девятиэтажные дома. Микрорайон надвигается, светит всеми своими огнями и скоро раздавит эти почерневшие мостки, покосившиеся заборы, стрекоз, лягушек, птиц.

Бабьего лета не получилось, как-то сразу зарядили дожди, оголились ветки, листья прилипли к черному асфальту. Возле магазинов мокли груды темно-зеленых арбузов. Арбузы были несладкие и покупались плохо. На стульчиках рядом с лежащими прямо на земле чугунными весами зябли женщины-продавцы в замызганных белых халатах, надетых поверх плащей, в митенках, из которых выглядывали ногти с грязно-розовым маникюром. Но и слякоть быстро кончилась, потому что задул ветер, полетела крупа, тротуары высохли, промерзли, на их обочинах появились первые снежные заносы… Ну и что? Не в первый раз, уже бывало – любить издалека, надеяться на что-то, непонятно, правда, на что, накачивать себя стихами и просто ждать. Ждать, когда этот огонь выгорит, задохнется. От постоянного о ней думания и невидения образ выхолащивался, размывался, я был уже не уверен, что, встреть я ее сейчас, я бы ее узнал. Наверное, чтобы совсем не забыть, я вырезал из журнала «Советский экран» фотографию польской актрисы, похожей на Ольгу. Те же светлые волосы, сероглазость, курносость, неброскость, на первый взгляд. Да и имя созвучно – Малгожата.

Я забросил университет, дипломную работу и проводил время в читалке областной библиотеки. Увлекся советской школой критики 1920-х годов. Мне казалось, что тут открывались огромные перспективы, что если внедрить в литературоведение математические методы, можно было бы решать интересные задачи, например доказывать заимствования, плагиат.

Каждый вечер по телевидению, после новостей, давали прогноз погоды на завтра. Этот прогноз сопровождался фотозарисовками Новосибирска и песней в исполнении местного ВИА. Там пелось о зиме, о том, что «где же теперь нам повстречаться», а в конце – «так придумай ты сама, как поправить это». Вот именно, ты уж сама что-нибудь придумай.

Но придумала не она, придумал Володя со своей невестой. Однажды вечером, в середине декабря, придя домой, я увидел на своем письменном столе записку, написанную на обратной стороне двух билетов в кино: «Андрюха, извини, не дождались, мы торопимся. Новый год встречаем у нас. Будь как штык в 10. Тебя ждет сюрприз. Вова. Наташа». Эти два синих двадцатипятикопеечных билета с оторванным наискось корешком я носил в нагрудном кармане пиджака, время от времени вынимал, рассматривал и перечитывал, как полярник на льдине перечитывает письмо, сброшенное с большой земли.

Новый 1977 год встречали в таком составе: Володя с Наташей, я, Ольга и ее подруга Тамара (Томчик). Собрались в десять. Стали провожать старый год, смотрели «Огонек». В комнате был полумрак, горели огни на елке, Ольга была в глухом сиреневом платье, я украдкой на нее поглядывал, как бы уточняя, перерисовывая размытые с лета черты. Потом встречали Новый, в два часа ночи двинулись на елку, жгли бенгальские огни, катались с горки, около трех утра вернулись домой. Володины родители ушли к друзьям, оставив нам квартиру, мальчишки легли в спальной, девчонки – в гостиной. Первого проснулись поздно, допивали вино, пели (Володя аккомпанировал на баяне), разыгрывали лотерею, играли в «горячо – холодно». Вечером ходили в кино. Компания из пяти плохо делится на пары, поговорить с глазу на глаз не получилось. Правда, удалось узнать, в каком она институте, на каком факультете и в какой группе. Торговый, технологический, 425-я. Помню вопрос:

– А зачем тебе моя группа?

На период сессии я планировал уехать заниматься в общежитие университета. Утром третьего января вышел из дома, увидел во дворе первые выброшенные елки и передумал. Вечером вернувшиеся с работы родители удивились.

– В общаге много отвлекающих факторов. Дома легче собраться, сконцентрироваться.

Но о сессии я думать перестал. Вставал поздно, в 11 утра слушал по радио «Полевую почту юности». Подбирал на аккордеоне все подряд. Пел. Набрал в библиотеке лирики. Читал стихи вслух. А в 11 вечера, когда шел повтор «Полевой почты», слушал опять, уточнял аккорды, пытался застенографировать слова.

Однако старые лекарства плохо действовали, стало понятно, что как раньше – перетерпеть, отсидеться – уже не получится. Торговый, технологический, 425-я. Меня тащило, как металлическую опилку в магнитном поле.

Заявиться прямо на лекцию? Но постой. Ты ее видел два раза. У нее своя жизнь, учеба, увлечения, дом, родители, друзья, может, и друг. Да мало ли что у нее может быть. И вот так прийти и во все это вклиниться? Здравствуйте, я ваша тетя? Представь, как зазвенит звонок, как она с друзьями выйдет на перемену, как они тебя обступят. Как они будут ее спрашивать, кто это, что за чудак. Страшно быть непонятым, еще страшнее быть смешным. Не глупи. Будь хитрее. Надо «случайно» наткнуться на нее в автобусе.

Я попытался вычислить ее ежедневный маршрут. Вряд ли она едет на трамвае, это долго, а автобус с Западного поселка ходит только один – двадцатый. На двадцатом она должна ехать до остановки «Башня». Потом на «Башне» пересесть на другой автобус и проехать до «Горской», где и находился ее институт. Скорее всего, лекции начинались в 9. Поэтому около 8 утра я садился где-то на пути ее следования на двадцатку, на следующей остановке выходил, ждал следующей двадцатки, проезжал еще одну остановку, и т. д. до конечной. «Башня» была перевалочной базой, здесь сходились многие маршруты. Помню, как стоял в толчее, вглядываясь в лица. Помню сильный мороз, черное небо, желтые фары приближающихся автобусов, белые дымы из выхлопных труб, помню, как скрипели тормоза, как с шипением распахивались пневматические двери, выплевывая и проглатывая потоки людей в пальто и шубах.

Мой план сработал неожиданно быстро, на второй или на третий день. Зайдя в автобус, я увидел на заднем сидении Ольгу, читающую конспекты. Сиденье рядом было свободно. Сердце куда-то ухнуло, я быстро, не оглядываясь, прошел в передний конец салона и тут же выскочил. Вернулся домой убитым. Почему убежал? Опять стихи, опять «Полевая почта».

Торговый, технологический, 425-я. Поздними вечерами я стал приезжать на остановку «Горская». После фиаско в двадцатом автобусе веры в себя, веры в то, что я могу прийти прямо на лекцию, было мало, но… чем черт не шутит? Мечтать не вредно. «Горская» – потому что на горе. Я выходил из трамвая, внизу – заснеженное озеро, река, два моста, железнодорожный и автомобильный. Вверху – звезды на черном небе. Холодно. Через автомобильный мост ползли как светляки машины, автобусы, троллейбусы и трамваи, за рекой горели огни правобережных районов. Я сворачивал на проспект Маркса и поднимался по нему вверх, к кинотеатру «Аврора». Напротив кинотеатра – три корпуса торгового. Главный корпус – бордовый, пятиэтажный, с большими белыми, утопленными в стену окнами. На самом верху здания – длинный плакат о важности образования. Боковые корпуса были меньше, белого цвета и соединялись с главным двумя переходами. За счет нулевого, полуподвального этажа первый этаж был приподнят, и поэтому к центральному входу в институт подводила широкая, в два пролета, лестница с железными перилами.