– Ликоли… – вздохнул супруг и стремительно пересек комнату, снова оказавшись передо мной, лишая возможности избегать смотреть на него. – Я абсолютно о другом. Он силой тебя брал? Пугал? Боль причинял?
Вскинув голову, я уставилась в его хмурое лицо, просто потому что откровенно трусила глядеть ниже.
– Нет, никакого насилия и страха. – Если не считать каждый раз боязни проходить через необходимость близости. – Но… боль… да.
– Вот теперь я не понимаю, – схватившись за переносицу, Бора присел, избавляя от нужды задирать голову. – Как же он смог заставить тебя согласиться добровольно терпеть то, от одной мысли о чем теперь так трясет и скручивает?
– Он не заставлял. Я, может, и наивна была, но в курсе, что должно происходить между мужем и женой после обряда! – Невыносимая неловкость уже переполняла чашу моего терпения и начинала превращаться в зачатки злой обиды. К чему все эти разговоры? Ведь сколько ни болтай и не выясняй гадкие подробности, это никак не освободит меня от неизбежного. – Женщина должна уметь терпеть, и я умею, онор Бора. Мне и так бесконечно стыдно за свое поведение, что наверняка уже заставило тебя пожалеть о том, что выбрал меня, а не любую другую. К этому браку я не стремилась, но раз уж мы вместе, то готова исполнять все надлежащие супруге обязанности!
Выпалив последнее, снова вытянулась на кровати и зажмурила глаза.
Бора издал нечто похожее на зверское рявканье, и что-то с грохотом врезалось в стену.
– Встань, Ликоли! – грубо приказал он, и когда я не двинулась с места, схватил меня за руку и бесцеремонно вздернул на ноги. – Готова исполнять обязанности, говоришь? Терпеть меня, будто я монстр, которому швырнешь себя, как кусок мяса? Как подачку? Ну тогда раздевайся!
В испуге я судорожно стиснула ворот своей сорочки, попытавшись попятиться, но Бора схватил тонкую ткань на груди и разодрал ее, вырвав из моего захвата последние клочки, и швырнул через всю комнату.
– Хочу видеть ту плоть, что ты мне так щедро жертвуешь, жена, а не проклятые тряпки! – угрожающе навис он надо мной, а я не могла и шелохнуться, обратившись в изваяние из льда и ужаса. – Больше никогда, слышишь, никогда ты не ляжешь в одну постель со мной не обнаженной! Тебе ясно?
Даже если я и хотела кивнуть, то полнейшее оцепенение не дало мне этого сделать. Так и стояла, прижав стиснутые в кулаки руки к груди.
– Ар-р-р-р! – Бора вскинул голову и зарычал в потолок и вдруг заметался по комнате, как зверь в западне. – Ну вот опять, опять я сделал это с тобой! Почему, Ликоли?
– П… прости, – смогла выдавить я.
– Не «прости»! – снова гаркнул он, но сделав несколько рваных выдохов, подошел, замер за спиной и повторил намного мягче: – Не «прости», жена, не тебе тут извиняться. – Он медленно, почти крадучись, обошел меня, встал на расстоянии вытянутой руки и выпрямился больше обычного, демонстрируя широченный разворот своих плеч и мощь мускулистой груди. – Посмотри на меня, Ликоли. Есть во мне хоть что-то, что привлекает твой взор, или все только отталкивает, и это я, по сути, насильник, что принудил тебя к супружеству, у которого нет будущего?
Его мольбе-приказу просто невозможно было не подчиниться, несмотря на испуг, и снова мои эмоции бешено скакнули в другую крайность, заставляя задержать дыхание теперь от сильнейшего стеснения. Как может такой шокирующе огромный и излучающий неоспоримую властность мужчина смотреть вот так... с нуждой, досадой, будто находясь на грани отчаяния. Словно он был тут беззащитным и беспомощным, а не я. Этим Бора в единое мгновение, как пользуясь запрещенным волшебством, лишал мой страх, раздражение и обиду почвы под ногами, внушая мне ощущение того, что мы пребываем в равном положении, стоим на пороге чего-то значимого, того, что имеет одинаковые шансы принести и радость, и несчастье.
