–Что? Любую наклонность к творчеству можно назвать психологическим недугом! Того же Бодлера признали безумцем!
– Да, – смиренно согласился Теодорик. —Но моя малади псиколожик многого не дает мне делать.
– Но это же норма для творческого человека. Он всегда не от мира сего. И как же ловко отделались: назвали благость душевным расстройством!
Теодорик ничего не понял. Руки его задрожали, он занервничал.
Гекатерина спохватилась:
– Ты меня проводишь до остановки? Я долго блуждала, пока искала твой дом, не помню дорогу.
– А на какой остановке вы сошли?
– Нет, прошу, называй меня на «ты». И вообще меня зовут Гекатерина Притин, как я подписалась в книге.
– Да, конечно.
Она назвала остановку, на которой вышла.
– А куда тебе ехать?
– На площадь Свободы.
– О, да, туда идет другой автобус, тут рядом остановка. Я покажу.
– А-а-а…– запнулась она, почувствовав себя солдатом, который попросил воды, ибо его мучил такой голод, что негде было переночевать.
– Что?
– А вы могли бы?
– Ты мог бы, – уточнил Теодорик.
– Да, да, – обрадовалась она его внимательности и исправлению, – у тебя ведь есть телефон? Дай мне, пожалуйста, номер.
– Я его не помню. Мне никто не звонит. Только маман на Рождество. Мне надо взять его дома. Подожди.
Он пошел к двери, остановился перед ней и стал шарить по карманам.
Подошла Гекатерина:
– Что?
– Ключ от подъезда дома оставил. А код не помню.
– Звони соседям.
– Их почти никогда не бывает дома, – нервничал он все больше, дрожащими руками нажимая на все кнопки домофона. Кто-то ответил. – Это Теодорик де Монт, я ключ забыл, откройте дверь, прошу вас.
Домофон зажужжал, щелкнул и замок открылся.
– Момент, – сказал он и исчез в подъезде.
Гекатерина осталась дожидаться его, немая, глухая от счастья.
Он вышел минут через десять в плаще, сгущались сумерки, становилось зябко. Протянул ей клочок бумаги с номером… ах, бумага… бум мага; она моментально взглядом отсканировала номер.
– Мерси. Можно звонить и по вотсапу или телеграму?
– А что это?
– Как? – опешила Гекатерина.
– Можно позвонить или отправить сообщение. Я иногда их читаю, – проворковал Теодорик. – Это кнопочный телефон.
Гекатерина качнулась и взялась за лоб:
– Уж темнеет. Но я еще успею сделать фотографию. Дозволь тебя сфотографировать? Я распечатаю твой портрет и пришлю тебе по почте. Только один кадр! – взмолилась она в ответ на его молчание.
Он слегка улыбнулся. Будто солнышко выглянуло из-за тучки.
Она тут же извлекла фототелефон, навела и только раз нажала на кнопку – курок для фотографа.
Не было заискивающе-любезной, угодливой улыбки. Он смотрел прямо, спокойно, твердо. В глубине его океанических глаз стояла черная бермудская точка зрачка. Этими глазами смотрел на Гекатерину божественный мир. Ничего, кроме этих глаз, она не видела.
Теперь она шагала рядом с этим человеком-башней, поддерживая его под руку. Он был почти такого же телосложения, как Гонзаг Сент-Бриз и его братья. Шажки его, однако, были мелкими, как у дитя, только начинающего ходить и боящегося упасть.
–Ты, верно, аristocratique, знатного рода? – спросила она.
Теодорик молчал. Зато внутри закричала идиотка: «Ты что к нему привязалась? Ха-ха! Влюбилась?!»
«Нет, – решительно пресекла ее Гекатерина. – Это нечто другое, это путь в божественность, на вершину некого Олимпа, в Асгард, в Ирий. Или Валгаллу любви. Которая находится на другом берегу глаз Теодорика. И добираться туда можно босиком да вплавь. Все боги совершали безумства ради любви».
