Гекатерина остановилась у одноподъездного дома в три этажа, указанного в адресе. На домофоне было девять кнопок. Найдя имя Теодорика, нажала кнопку и провалилась в пропасть паузы.
– Кто там?
Она сразу узнала голос, мягкий, теплый и такой же уникальный, как уникальны отпечатки пальцев человека.
– Гекатерина! У меня для вас подарок!
– Но я уже собрался спать.
– Ах, мосье де Монт! Завтра рано утром я уезжаю далеко-далеко. Когда еще будет возможность вручить вам подарок?
– Ладно, ждите.
Она села на скамейку у дома. Какая тишина вокруг. Рай; щебет птиц. И это в городе с населением 150 тысяч. Никому из этого прекрасного города не надо уезжать. Кроме нее, на рассвете, перед началом дня. Началом новой эры в ее жизни.
Дверь открылась и появился Теодорик. В пижаме, поверх которой был наброшен френч, одеяние, судя по названию, французского изобретения. Вид у него был такой, как будто его оторвали от очень важного занятия, от какого-то опыта по природе электричества.
Гекатерина бросилась ему навстречу, как если бы после долгой разлуки, встретила дорогого человека.
– Теодорик, я принесла вам сказки… Шарля Перро, брала их почитать по-французски. Особое впечатление от чтения на французском… мир тот же, но из другого материала.
Он взял сборник и полистал его:
– Ладно, мерси.
– А еще я принесла вам свою книгу, там есть несколько страниц в переводе на французский.
– Свою?
– Ах, да! Разве я не говорила? Я же писатель! Помнишь ли ты, мой идеальный читатель? Я подпишу ее тебе… вам. Надиктую, вы напишите, а я поставлю подпись. Сядем! – она жестом указала на скамейку.
Гекатерина диктовала, а Теодорик писал. Она впитывала каждую секунду рядом с ним, как бы утопически-абсурдно это не звучало. Что не помешало ей, однако, заметить у него черную полоску под ногтями. Она прибыла по назначению на конечную станцию земного пути. Никуда больше не ехала бы, осталась бы здесь навсегда.
– Совершенному читателю (lecteur parfait), которого искала всю жизнь, – прочитал вслух он.
Гекатерина начертала внизу витиеватую подпись.
– О, – восхитился он, – готический автограф, – и с вялым любопытством открыл сборник наугад.
Попал на стихотворение «Я вырвалась на край морей» из трех строф. Быстро прошелся по ним черным лучом зрачка:
– Да это целая поэма, – дал оценку.
– Вот как? – удивилась Гекатерина, быстро пробежала глазами стихотворение, которое знала наизусть, еще раз: законченная картина с морским видом. Может, он и прав. – А каких поэтов ты любишь?
– Разных. Шарля Бодлера…
Она обрадовалась:
– И я тоже. Помнишь его строку, не помню, как называется cонет, но последняя строка: но я б тебя любил, мы оба это знали.
– À une passante («Прохожей»), – тихо произнес Теодорик.
– Точно! Именно! Ты прекрасно знаешь поэзию!
– Ну, я это в свое время изучал.
– И что же тебе мешает быть литературоведом, искусствоведом, писателем, как Гонзаг Сент-Бриз! Он такой же высокий и статный, как ты. Во Франции колоссальные литературные традиции.
– Да, – кротко потупил глаза ее собеседник, – в Туре родился Оноре де Бальзак и умер Анатоль Франс.
–Легок на помине! – воскликнула Гекатерина, забывшая, а то, возможно, и вовсе упустившая из виду, где находится родина любимого в юности классика. – Тем более! Писатель здесь должен быть в чести! Так что же тебе мешает? У тебя утонченные руки музыканта, ты в душе художник.
– Ma maladie psycologique, – лицо его заволокла тучка.
