Поручик сам бывал здесь редко и, оглядев обстановку, лишь отметил, что ничего не изменилось. Порядок – как в образцовой казарме: кровати, поставленные в ряд, аккуратно застелены, личные вещи убраны.
– Где вещи Полуши? – спросила Тасенька.
Груша указала на кованый сундучок возле средней кровати. Тасенька попробовала крышку – не заперто ли, а затем опустилась перед сундучком на колени и начала сосредоточенно перебирать слои вещей.
– Александр Аполлонович, – наконец сказала она, поднимаясь, – всё самое ценное на месте: праздничный сарафан, праздничная рубашка, сапожки новые. Если бы Полуша решила покинуть усадьбу и не возвращаться, то взяла бы всё это с собой. Вещей не так много. Можно в одном узле унести.
Ржевский тяжело вздохнул. Он и раньше не верил, что Полуша могла сбежать. А осмотр сундука лишь подтвердил начальную версию – Полуша собиралась вернуться ещё вчера, но случилось что-то нехорошее.
– Не собиралась она бегать, барин, – уверенно произнесла Груша, опять пытаясь ластиться к Ржевскому.
– Откуда ты знаешь? – с подозрением спросила Тасенька. – Тоже в сундук заглядывала?
– А зачем заглядывать? – Груша пожала плечами. – Мы же видели, как Полуша уходила. Если б она с собой взяла много, мы бы заметили.
– А она что-то взяла? Она не с пустыми руками ушла? – Тасенька опять прищурилась, как въедливый следователь. – Что у неё с собой было?
– Корзинка, – сказала Груша. – Почти пустая.
Ржевский, вспомнив свою вчерашнюю попытку расспросить Грушу и Дуню, враз посуровел:
– И вы не спросили, куда это она с корзинкой? Посчитали, что скоро вернётся? Выходит, вам до Полуши дела нет?
Груша отпрянула от барина, а Дуня, всё это время стоявшая с другого боку, потупилась.
– Ведь только что хвалились, как с ней поладили! – продолжал поручик. – Да и я вам не раз говорил на счёт этого. Что в полку самое главное, а?
– Дух товарищества! – хором ответили Груша и Дуня.
– А вы что же? – строго спросил Ржевский, поочерёдно глядя на обеих девок.
Дуня вдруг подала голос:
– Ну… я спросила. – Она по-прежнему стояла потупившись, вперив взгляд в свою грудь, так что и поручик обратил на грудь внимание.
– Дынька! Тьфу… Дунька! – в сердцах крикнул он. – А чего ж ты вчера соврала?!
– Не врала я, – плаксиво ответила Дуня. – Это Груша сказала, что мы не спросили. А я промолчала.
– Грушка! – крикнул поручик. – Ты зачем врёшь?!
– Полуша сама нас просила, чтоб не говорили ничего, – так же плаксиво, как и Дуня, ответила Груша. – Она сказала: «Не говорите барину, даже если я задержусь чуток. Как приду, сама ему всё скажу».
– Рассказывайте сейчас всё Таисии Ивановне и мне! – Ржевский для острастки даже ногой топнул. – Подробно!
Дуня повернулась к Тасеньке:
– А рассказывать особо нечего. Когда барин вчера уехал, я сюда, в комнату пошла. Думала отдохнуть чуток, пока Маланья Якимовна не видит… Маланья Якимовна – это кухарка наша. И она же ключница.
– Давай покороче, – сказал Ржевский.
– Но барышня-то Маланью Якимовну не знает, – возразила Дуня и продолжала: – Прихожу, а Полуша как раз выходит. С корзинкой. В корзинке полотенце и ещё что-то. Я спрашиваю: «Ты куда?» Она: «До лесу и назад. Скоро приду». Я спрашиваю: «А чего тебе в лесу?» Я и вправду подумала: «Чего ей там делать?»
– Давай покороче, – повторил Ржевский, а Дуня опять стала возражать:
– Ты же велел, чтоб подробно. Да и барышня не знает, что в лес в эту пору не ходят. Там ни грибов, ни ягод. Разве что шишки старые.
