Читать онлайн Виктор Славянин - Посещение Мира

«Опять этот треклятый рассвет! – раздражённо подумал Мещеряк, заметив на бескрайнем ночном небе чуть приметную серую ниточку горизонта… Он неспешно шагал ночной степью, пристально вглядываясь в темноту перед собой. – Шо тот волк… Снова прятаться… Скорее бы это кончилось…»

Разглядел на чёрном фоне огромное смоляное пятно и, сторожко сделав десяток нерешительных шагов, понял, что это куст. Поравнявшись с ним, задевая плечом ветки, намерился идти дальше, но зацепился ногой за что-то твёрдое, торчавшее из земли. От неожиданности присел, и готов был даже упасть на землю, затаиться.

«Корень!? – Ожёг испуг. – Чертяка! Как железный. Хорошо, хоть не бабахнуло».

Опустился на колени и принялся ощупывать занывшую от боли ногу. Ладонь внезапно коснулась холодного металла и, нервно дрожа, заскользила медленно под куст. Пальцы нащупали толстый круг, похожий на колесо, а затем, обогнув тонкий лист щита – рифлёный, точно паханый, кожух станкового пулемёта. Раздвинув ветки, он попытался пролезть глубже в куст, но, ужаленный колючками шиповника, выругался и с силой дёрнул пулемёт. Ветки, хрустя надломленными суставами, отпустили его. Машинально отвернув пробку на кожухе ствола, Мещеряк сунул в отверстие палец – вода была у самого верха, – попробовал на язык, сплюнул.

«Свежая. Спрятали недавно, видать… – Обрадовавался неожиданной находке. – Значит, скоро за им придут. – И внезапную радость снова сменила тревога. – Вот только мне с хозяинами этой балалайки встречаться нету никакой пользы… окромя вреда. От, имелись бы патроны, то может быть?.. Сторожить этую железяку, когда нечем стрельнуть – дело совсем дурное. Не найду – побегу дальше».

Мещеряк лёг на живот и, осторожно шаря пальцами возле корней, извлёк из-под веток две тяжёлые коробки, наполненные лентами.

«Ого! С таким добром можно около пулемёта полежать, как у бабы под боком. – И глянул с опаской в темноту за спиной. Ему показалось, что кто-то наблюдает за ним из ночного мрака. – Если кто сунется – то ещё поглядим… Куст в этом степу – получшей дота в Ирпене1».

Восток только-только начинал светлеть, выталкивая на небо еле заметную серую полоску горизонта.

– Раз судьбина так распорядилась, – сказал себе он, – надобно её послушать. Заночую тут часиков до двенадцати, а там солнышко припечёт и путь-дорожку высветит. Немца, даст Бог, не принесёт в этот околот.

Улегшись возле куста и подложив под голову коробку с патронами, Мещеряк выбрал на небе одиноко догоравшую звезду и стал смотреть на неё. Блёклая точка сначала горела ровно, затем начала мигать, прыгать из стороны в сторону, а потом исчезать. С неба, словно от самой звезды, опускался пряный аромат зреющего шиповника, перемешанного с запахами, неостывшей за ночь, полынной степи. Мерцание звезды, степные запахи убаюкивали. Он тряс головой, отгоняя сон. В издёрганной, переполненной тревогой, душе что-то стучало, как весенняя беспрерывная кпель, не позволяло заснуть раньше, чем высветлится рассвет. Потёр глаза кулаками и, чтобы не заснуть, взялся гадать о тех, кто оставил посреди поля пулемёт со свежей водой под рубашкой и банки с патронами.

«Запихнули его под куст не от лёгкой жизни… Это ж какую надо силу иметь, чтобы тяжесть этую на себе тянуть?.. Да ещё в жару… А если человек один остался? От как я… – Он взял пилотку и вытер ею вдруг взмокший лоб. – Так и вдвоём дурную железяку пихать – далёко не отнесёшь. А, может, где близко село?.. И пошли хлопцы-пулемётчики хоть малый кусочек хлеба попросить. Поночевать по-людски… Им хорошо теперь…– позавидовал он неизвестным ему хлопцам. – Сейчас бы поспать где-нибудь под стрехой соломенной, а не в этом колючем бурьяне…»

Мещеряк шёл уже три ночи, ориентируясь только по звёздам, а на зорьке закапывался, хоронился среди голой степи, как удавалось, и ждал темноты, чтобы идти дальше. И после трёх волчьих дней не мог равнодушно встречать рассвет, который своими первыми, ещё невидимыми лучами, истязал его душу, разрывая её на куски.

«А если немец эту пушку специально сюда прикатил? – Безотчётная тревога отгоняла назойливый давящий сон. – Я буду тишком спать, а они заявяться?.. Нет, – и как бы успокаивая себя, он подложил ещё и пилотку под голову. – Бандура эта, конечно, красноармейская. А то как!? «Максим» совсем старый. В Финскую уже стволы были с крышками для снега. И патроны на тряпку нанизанные, наверно? – Мещеряк открыл коробку, просунул руку, и нащупал знакомую жёсткую парусину. – У!.. Старье нашенское… Немец своей техники не кинет. Не на собственном же горбу её прёт… Не проспать бы, когда придут пулемётчики… – Он, последним усилием приподнял тяжёлые веки, нагруженные усталостью и предрассветной, неодолимой сонливостью. – Хлопцы картошки принесут… И цибули…»

Звезда сгорела.

На, начавшее просветляться, небо веки надвинули сплошную черноту… Мещеряк чувствовал, как душа, усталая, измотанная беспрерывным подзиранием, проваливается в мягкую чёрную пропасть… И не мог сопротивляться…

…И из этой черноты, с той стороны, откуда он пришёл, донёсся слабый шорох сухой травы, точно по ней тянули срубленное дерево, а затем отчётливо послышались неторопливые шаги. Шум двигался прямо на него.

Сон слетел.

Повернувшись как можно тише на живот, чтобы не выдать себя, Мещеряк прижался к земле и, нащупав рукой патронную коробку, стал торопливо доставать из нее ленту. Патроны, скреблись с ужасным грохотом о железные стенки коробки.

«Сколько раз долдонил! – выругал себя он. – Заряди, сперва, а уже потом спать! Не успею! От, точно, не успею! – Пальцы суетно забегали по замку патронника. – А, может, это за пулемётом идут?»

Шаги неспешные, размеренные, как показалось, даже лениво мягкие, стучали совсем близко. На ещё тёмном фоне неба уже можно было разглядеть силуэт с винтовкой на плече.

«Наш, – вцепился в него глазами Мещеряк. – Трёхлинейка… И вещмешок добрый. И бежит нескоро. Видать, без дела особого бежит… Значит, знает куда… Показал бы дорогу, служивый… От, если б он из нашей бригады? Кому ж тут быть сейчас?.. А, может, и из другой… Если не торопится… значит, пожрать у него имеется… Вдвоём бы… Он, сперва, посидит, а я посплю. Потом он поспит…» – И уступая, высасывающему нутро, голоду и желанию

по-детски безмятежно выспаться, осторожно свистнул.

Силуэт от неожиданности замер, а затем повалился на землю, как пустой мешок.

Не сводя глаз с того места, куда упал незнакомец, Мещеряк продолжал суетно заправлять ленту в пулемёт.

«От, старый дурень! – снова выругался он. – Эта железяка без второго номера больше двух патронов и не стрельнёт! А где я тут возьму себе второго номера!? Этого бахну… И опять сам один».

Он громко щёлкнул крышкой патронника, надеясь этим напугать незнакомца, и крикнул осторожно:

– Эй, ты хто!?

Темнота молчала.

– Ты кто? – уже смелее повторил Мещеряк. – Или ты глухой? Где немцы – знаешь?

– Нет! – ответил из мрака тонкий не то детский, не то женский голос, и в свою очередь спросил: – А ты кто?

– Свой! А ты давно по степу бродишь?

Но темнота промолчала.

– Из какой части? – спросил Мещеряк, в душе надеясь, что случай свёл его с однополчанином.

Вместо ответа из темноты долетел щелчок передернутого затвора.

– Не балуй самопалом! – Мещеряк безбожно выругал-

ся, как всегда уверенный, что отборный мат – лучшее лекарство против глупости. Но, сознавая, что брань не поможет, сказал: – Я из полка Егорова. Танкового. Знаешь?

Однако незнакомец не ответил.

– Из Девятой армии, – подождав минуту, добавил Мещеряк, поняв, что ему не верят.

– Кто у вас командир? – вдруг спросила темнота мягким, почти певучим голосом.

– Подполковник Егоров, – радостно ответил Мещеряк. – Знаешь?.. А ротный – Горячкин…

– Каких командиров знаете ещё? – звонко, с радостной заинтересованностью, спросила степь.

– А ты кто такой мне допрос тут выделывать?.. – возмутился Мещеряк. – Иди… куда шёл! Очень ты нужный! А то ляпану из «Максима»! Не то, что про командиров не вспомнишь, а забудешь, как тебя зовут!

Он развернул пулемёт в степь, подтянул коробку с лентой к щёчке, но вместо того, чтобы лечь и глазом ловить незнакомца в прорезь щитка, встал на колени, выпрямил спину, принялся сует-

но поправлять гимнастёрку на поясе.

«И зачем я на его кричать стал?! – Мещеряк остался недоволен собой. – Он меня не знает, я – его. А если это девка? Ещё и, правда, уйдёт. У ей жратва обязательно имеется. Девки… они запасливые. А то чего б я молчал, когда зовут? У кого харчи есть – всегда молчат… А девки особенно. – При мысли, что там за темнотой лежит женщина, сердце его вдруг забуянило, по телу медленно поползла горячая волна. Он машинально схватил пилотку и, напялив, стал аккуратно поправлять волосы над ушами. – С мужиком идти легшéй, конечно… А с девкой интереснéй…»

– А сами откуда? – неожиданно вырвался из темноты радостный возглас.

Мещеряк дёрнулся, словно ужаленный. Прилип к пулемёту и ответил заученно, как школяр, не поняв, чего от него хотят:

– Из Киева.

Неизвестный, видимо, спрашивал о другом. И, не ожидая такого ответа, долго молчал, а потом поинтересовался:

– А куда смотрит хвостом конь Богдана Хмельницкого?

«Для какого дьявола мне тут твой Хмельницкий!? – выругался про себя Мещеряк, но в мыслях представил памятник гетману. – Когда на трамвае от Прорезной едешь, то хвост в окно глядит, и когда к Оперному – он опять же в окне болтается… И булава тоже». – И крикнул:

– А бес его знает! Ты ещё чего спроси про Киев, я тебе разобъясню.

Степь молчала.

– Не слышишь?… Ну, хоть как на Евбаз2 или на Сенной базар проехать?

– Я ничего о Киеве не знаю.

– Для чего тогда спрашиваешь!? – Мещеряку захотелось снова выпустить несколько крепких слов, но желание повстречаться с женщиной среди степи не позволило.

«Голос совсем на мужикастый…– с радостной надеждой решил он. И его облил сладостный жар. – А, точно, там девка!» – И помолчав, осторожно спросил:

– Сами вы откуда будете?

– Из Москвы.

– Давно в кадровой?

– В июле призвали, – ответила темнота.

– Так вы?.. – Он запнулся, понимая, что женщина, призванная

в армию, не может быть пострижена налысо. – Небось, сами про свою Москву ничего не знаете. – И заискивающе поинтересовался. – От, скажите – на какой вокзал поезд из Киева приезжает?

– На Брянский.

«Может, и на Брянский, – подумал Мещеряк. – Я у вас отродясь не был». – И добавил вслух:

– А из Жмеринки – на Жмеринский?

Незнакомец тихо хихикнул и сквозь смех, как добрый учитель, пояснил уже уверенно по-мужски:

– Нету такого вокзала – Жмеринского.

– Тебе виднее, голомозый! – Мещеряк равнодушно отпустил несколько увесистых крепких слов, поняв, что утро подбросило ему не женщину, а какого-то юнца, и подумал:

«От так!.. Судьбину не обманешь. А что человек этот – не девка, так на то она и война. Тут на баб не разгуляешься. И не верит мине, лысая голова… Так какой дурак на середине голого степу верить другому сразу начнёт?»

Небо в одночасье посветлело. Над горизонтом полыхнула тонким красным прищуром заря, а следом выглянул пылающим зрачком краешек солнца, и его лучи сразу прогнали остаток ночной серой пелены. Вместе с солнцем из предрассветной дымки выплыла бесконечная выгоревшая равнина. Мещеряк начал злиться, глядя, как неудержимо выползает жаркое августовское солнце, разрывая редкие серо-белые тучи, вымазывая их лоскуты кровяными подтёками. И куст шиповника в одно мгновение потерял все необъятные ночные размеры: человек был виден теперь почти со всех сторон.