От каждой фразы сдавливает грудь, ведь Соня постоянно говорит о том будущем, которое в нашем случае невозможно.
– Обязательно поиграете, а сейчас тебе надо спать. Завтра рано вставать, сдавать кровь.
Маленькое личико морщится от испуга, губа дрожит, и я спешу заверить дочку, что буду рядом и она не останется одна во время процедур. Объясняю ей, как будет проходить ее пребывание в клинике, и спустя некоторое время она наконец успокаивается.
Пользуясь тем, что малышка спит, везу Элю домой с целью принять душ и переодеться, а также захватить некоторые вещи с собой в клинику.
Однако бывшая жена первая проскальзывает в ванную и торчит там уже добрых полчаса, а мне нужно еще купить себе по дороге что-нибудь поесть, так как днем было не до этого. Не хочу есть тут, на кухне как раз няня с ребенком, а я видеть его не могу. Каждый раз нутро обжигает, словно кислотой и бесполезно говорить себе, что ребенок не виноват. Он олицетворение того, о чем я мечтал и так и не получил.
Потеряв терпение, подхожу к ванной и стучу дверь. Нет ответа. Прислушиваюсь и, поняв, что шума воды нет, решаю, что Эля уже вышла, но, войдя внутрь, обескураженно замираю, видя, что она лежит на полу, замотанная в полотенце, которое задралось, обнажая ее тело, и похоже, потеряла сознание.
Страх жестко хватает за горло и перекрывает доступ кислорода.
– Эля? – быстро оказавшись на корточках, слегка тормошу ее.
Она не реагирует. Проверяю голову, которая только благодаря полотенцу, обмотанному как тюрбан, и коврику на полу ванной осталась не разбитой, и решаю, что передвигать ее можно. Беру бывшую жену на руки и несу в ее спальню, укладывая на кровать и накрывая простыней, потому что полотенце окончательно размоталось и упало, оставляя Элю полностью обнаженной – картина, которую я не смог бы проигнорировать, если бы не был так взволнован ее состоянием.
– Ну, давай! Очнись, Эля! – слегка бью ее по щекам, и ее ресницы начинают трепетать.
– Что случилось? – на пороге появляется обеспокоенная няня.
– Она упала в обморок и не приходит в себя, – бросаю ей, не отрывая взгляда от Эли.
Ловлю ее дыхание, смотрю пристально, убеждая себя, что это только ради того, чтобы убедиться в том, что с ней все в порядке. Не выйдешь же за дверь, просто положив ее на кровать.
– Батюшки! – охает женщина и, подойдя ближе, кладет сына Эли на кровать, положив рядом подушку, чтобы он не скатился. – А ну-ка отойдите.
Я уступаю ей место, и няня тоже первым делом начинает проверять голову Эли, аккуратно поворачивая ее в разные стороны.
– Ран и гематом нет. Надеюсь, бедняжка не ударилась головой. Вы не знаете, она ничем не больна?
– Вроде нет, – качаю головой, понимая, что на самом деле мало что знаю о жизни Эли сейчас. – То есть я не в курсе, она не говорила.
– Ну, не волнуйтесь, Демид Дмитриевич. Она могла потерять сознание на фоне стресса или у нее закружилась голова. Сегодня был непростой день. Принесу-ка я тонометр, и померим ей давление. Вы пока попытайтесь привести ее в чувство.
Она выходит, выглядя такой спокойной, что и моя тревога немного проходит. Сам не ожидал, что так испугаюсь, но сердце бешено колотится в груди. Сажусь на край кровати и снова хлопаю Элю по щеке.
– Эй. Очнись, Эля, – продолжаю звать ее.
Кожа под моей ладонью прохладная и нежная. Ее так и хочется касаться. Долго, без остановки, с наслаждением. И я делаю это, повинуясь инстинкту. Автоматически обвожу большим пальцем ее чуть приоткрытые губы и чертыхаюсь, вдруг осознав, что творю.
