После завтрака - страница 13

Я кивнул.

– Да, конечно.

С моря дул освежающий ветерок, пахнущий солью и водорослями. В этот ранний час еще не было так убийственно жарко. В садиках у домов, мимо которых мы проходили, было тихо, только в некоторых работали автоматические разбрызгиватели, а кое-где ухоженные газоны и розы всевозможных оттенков поливали из шлангов садовники. Нас обгоняли редкие фаэтоны. Провожая один из них взглядом, Селин пробурчала:

– На пристань едут, груз свой забирать. Сейчас увидишь, какая там будет толпа. Хорошо, если остров сегодня не потонет!

На улице, вдоль которой выстроились утопающие в зелени, ухоженные деревянные особняки, чьи хозяева владеют ими уже в третьем или четвертом поколении, было так тихо, что если бы накануне я своими глазами не видел столпотворение на пристани, то решил бы, что Селин преувеличивает. Вскоре, когда мы дошли до зеленной лавки в начале рынка, до нас начал доноситься гул толпы. Селин слезла с велосипеда и пошла пешком, то и дело с кем-нибудь здороваясь и поздравляя торговцев с праздником. Взгляды молодых продавцов и туристов-арабов ее не волновали. У маленькой пекарни, рядом с которой на тротуаре были расставлены столики, она немного поболтала с девушкой, разносящей чай и чуреки. По именам поприветствовала зеленщика и элегантно одетого человека, сидевшего за кассой в кулинарной лавке.

– Ты здесь прямо-таки своей стала, Селин. Все тебя знают.

– Да нет, они не меня знают, а бабушку. Мы, остальные члены семьи, просто пользуемся ее славой. Ширин Сака и ее внуки. Похоже на название книги, правда?

Я не спросил, откуда здешнему торговому люду известно о давно прошедшей славе Ширин Сака. Даже в стамбульских художественных кругах о ней мало кто помнит. Хотя, конечно, Ширин-ханым теперь живет на острове круглый год, даже зимой, когда здесь остается совсем мало народу, и среди местных вполне могла сложиться легенда о Ширин Сака. Представляю, сколько историй могли сочинить про нее люди, знающие, что старуха из особняка в квартале Маден, вместе с которой живет только престарелый слуга, – выдающаяся художница, чьи картины когда-то продавались в Париже как горячие пирожки.

Мы вышли на площадь с часами, и я сразу понял, что она пребывает во власти толпы и жары. Гудки пароходов, велосипедные звонки и оглушительный людской гомон. К пристани приближался пароход, готовый излиться народом. Пассажиры, жаждущие как можно скорее спрыгнуть на сушу, толкались, и людская масса колыхалась, словно вскипающая, но все никак не ударяющая о берег волна. Рассекая толпу велосипедом, Селин проследовала к кафе, первому из тех, что выстроились вдоль моря. Я – за ней. Сели за столик подальше от входа, в тени. Выплеснувшиеся с парохода люди, словно бешеные быки, устремились за передние столики, к торговцу мороженым на углу и на площадь. Селин, не обращая на них ни малейшего внимания, спокойно и непринужденно склонилась ко мне через стол. Я отвернулся, чтобы не глядеть на показавшуюся в вырезе грудь. Селин тут же выпрямилась. Она не хотела меня провоцировать. Ей хотелось понравиться мне, но без провокации. Как трудно быть молодым!

– Знаешь, когда ты вчера сошел с парохода, – сказала Селин, кивнув на пристань, где мы встретились накануне, – я очень испугалась, что ты меня не узнаешь.

– Почему же мне тебя не узнать?

– Не знаю, – пожала плечами Селин.

Значит, догадалась. Я понятия не имел, кто такая эта девушка, что изо всех сил кричала из толпы, собравшейся у пристани: «Бурак! Бурак Гёкче!» Я ждал, что меня встретит Нур. То есть, конечно, не ждал, но все равно с глупой надеждой искал ее глазами в толпе. И совсем не думал, что встречать меня придет скандинавская красавица с волосами цвета пшеницы и глазами океанской голубизны. Должно быть, я смотрел на девушку с таким глупым видом, что она сочла нужным представиться: «Селин». Когда и это не помогло, прибавила: «Селин Сюхейла».