После завтрака - страница 5

Фикрет Булут ночью ушел из дома, взяв с собой только допотопный ноутбук.

Звучит как начало детективного романа. Класс!

Во мне бурлило веселое любопытство. Я буду играть в детектива, и журналист-расследователь Бурак должен мне помочь. Мы вместе переберем события вчерашнего дня. Когда я вчера последний раз видела своего отца? За завтраком. К ужину он не вышел, но папа вообще никогда не ужинает. Где он был вечером, когда мы пили на причале? Очень много неизвестных в этом уравнении. Может быть, он оставил записку, как бывает в фильмах? Я подскочила к письменному столу в углу комнаты. Чернильница, записные книжки в потрескавшихся кожаных обложках, старомодная телефонная книга. Ни письма, ни записки. И отец куда-то делся. Ничего не оставил, только щеку мне пощекотал усами.

Ух, как увлекательно. Надо немедленно разбудить Бурака.

Господин Бурак и Селин вышли в сад как раз тогда, когда я, вернувшись с рынка, переносил хлеб и овощи из корзинки, приделанной к велосипеду, в кладовую через черный ход. Поэтому, как мне кажется, они меня не заметили. Открывая ворота, Селин придержала колокольчик, чтобы он не зазвенел. Этот колокольчик я сам туда повесил, чтобы мы знали, когда кто-то приходит или уходит. Известное дело, остров теперь не тот, что был когда-то. Из Стамбула пароходами бесперечь прибывают толпы бандитов и хулиганов. Конечно, немного странно, когда человек выходит из собственного сада словно вор, подобно госпоже Селин. Ну да это не мое дело. Я отвернулся.

Госпожа Ширин любит хлеб из пекарни Нико. Покупать его надо свеженьким, только что из печки – до того, как его разложат по полиэтиленовым пакетам. Иначе зачерствеет. Госпожа Ширин ничего не скажет, но едва откусит кусочек, я по ее лицу сразу пойму, что ей не понравилось. Здесь, на острове, купить свежий хлеб просто. Сажусь на велосипед, еду на рынок. Пока хлеб печется, дети Нико угощают меня чаем. Сам он приказал долго жить несколько лет назад. Да и все мои друзья с рынка уже поумирали. Не осталось никого старше меня. Ребята твердят: ты, мол, дядя Садык, крепок как дуб! И всё спрашивают, сколько мне лет. А я отвечаю, что не знаю. Некоторые удивляются, что я до сих пор езжу на велосипеде. Я не говорю им, что у меня болят колени. А и сказал бы – пропустили бы мимо ушей. Знаю, что для молодых стариковские жалобы – пустое брюзжание. Отмахнутся: «Да ты силен как конь!» – и всё.

Других коней, кроме тех доходяг, что возят по острову фаэтоны, они и не видели. Так что, в сущности, они правы: я такой же немощный, как эти клячи. Только вчера госпожа Нур рассказывала: рядом с пляжем Виранбаг одна лошадь пала, изможденная жарой и тяжким грузом. Изо рта кровь текла. Грех, большой грех! Живодеры! Госпожа Нур, говоря об этом, чуть не плакала. Она с детства такая чувствительная ко всему, что связано с животными. Я даже подумал: не устроить ли мне, как тогда, театр теней, чтобы рассеять ее грусть? По вечерам на кухне ту стену, у которой стоит стол, замечательно освещает заходящее солнце. Я складывал пальцы, и тень моей руки превращалась в утку. Когда Нур плакала из-за пропавшей кошки, хромой уличной собаки или упавшей в колодец раненой птички, мои представления отвлекали ее, она принималась смеяться и забывала о своей беде. Теперь, конечно, это было бы не вполне уместно.