Последнее и единственное - страница 22

   Матин раздраженно скрипнул стулом, подымаясь, и принялся копаться в лежащем на полу чемоданчике с хирургическими инструментами. Шатровая палатка, которую выбрали для житья супруги, была самой просторной, поэтому здесь же все собирались для деловых бесед. В палатке помещался самодельный стол, пара стульев, большое зеркало и плетеное кресло, которое обычно занимала Арша. Но основную массу полезных вещей приходилось держать на полу.

– У тебя нет желания идти со мной, Велес?

– Куда?

– На вскрытие. Ассистент бы мне не помешал.

   Велес взглянул на него с таким ужасом, что Матин поневоле усмехнулся. Усмешка больше напоминала судорогу, пробежавшую от угла губ к виску.

– Занятие из малоприятных, конечно. Ну, что ж. Поскольку мужчин среди нас больше нет… Уже нет… – Он выразительно пожевал губами и вышел, прихватив чемоданчик.

   Арша закурила, хотя в палатке они договаривались не курить.

   Лиаверис хотелось закричать на нее, поставить на место, словесно «высечь», но она знала, что не справится с этим, и молчала.

   Велес вспомнил с облегчением, что у него есть дело. Безотлагательное, срочное занятие. Очень кстати сейчас! Сил никаких не было – разговаривать, утешать Лиаверис, спорить с Аршей, и уж тем более «ассистировать» (!) Матину. Он открыл маленький походный сейф, порылся и вытащил толстую пачку бумаг – личные дела ссыльных.

– А что такое жалость? – опять заговорила Арша, со вкусом выпуская дым. – Сочувствие? Со-чувствие – это значит, я чувствую то, что чувствует другой, его боль, его горе. А у мертвых нет горя. Они ничего не чувствуют, пребывая в нерушимом покое. На честно заработанном отдыхе. Их нельзя жалеть.

– Нет, это невыносимо! – всхлипнув, подавившись дыханием, Лиаверис выбежала вон.

– Прости, ради бога, старую склочную идиотку, – помолчав, попросила Арша.

   Велес не ответил, уткнувшись в бумаги.

– Не могу выносить ее фальшь, понимаешь? Театральные рыдания, заламывание рук, имитация нежной души, растерзанной горем… Да наплевать ей на Будра, глубоко наплевать! Она с ним и двух слов не связала за все это время. Если мужчина не отреагировал в первый же день на ее стеклянные глазки и вертлявый бюст – всё, он для нее смертельный враг, либо неодушевленный предмет. Знаю, что глупо обращать внимание, но все равно завожусь.

– Да нет, отчего же, – пробормотал Велес. – Она переживает вполне искренне. Так же, как ты или я. Как умеет, как может.

   Арша вздохнула отрицательно, но промолчала. Эта немало пожившая, умная женщина никак не могла подавить в себе мелкую бабью неприязнь к Лиаверис. С первого дня на острове между ними шла необъявленная война. К счастью для Лиаверис, большинство отравленных стрел и копий, пущенных амазонкой-Аршей, ее не ранили, не задевали, так как по простоте душевной она не замечала их оскорбительного смысла.

– А еще бес полемики, как назвал этот порок один многомудрый писатель, свербит и беснуется, – негромко пробормотала она. – А главное – пустоту трудно вынести. Огромная пустота обрушивается, когда уходит такой человек.

   Велес ничего не ответил.

   Арша нерешительно протянула руку к разложенным на столе листкам.

– Можно взглянуть? Мне всегда безумно хотелось почитать это.

   Он молча пододвинул листки в ее сторону.

   Велес мог изучить эту объемистую стопку в самые первые дни, но оставил – в виде большого лакомства, на потом. Ему хотелось составить сперва обо всех свое мнение, расселить по разным местам в душе, породниться, привыкнуть… а потом уже узнавать, что этот человек совершил, на кого поднял руку и из каких побуждений. Такой порядок вещей неизбежно должен был вызвать потрясения, разочарования и открытия, а прочти он сразу – никаких открытий бы не было.