Так вот это именно сам Пушкин порою, когда лежал на диване, вдруг брался за пистолет, завидев на стене муху, и р-р-аз – одним выстрелом вдавливал её в стену.
Прибыв в Москву по вызову государя в сентябре 1826 года, Пушкин сразу направил вызов графу Толстому, но того в городе не оказалось. Ну а потом за дело взялся друг Пушкина, впоследствии известный библиофил и библиограф Сергей Александрович Соболевский (1803–1870), который и прежде неоднократно предотвращал дуэли поэта. Он не только сумел примирить Пушкина и Толстого, но и подружить их.
П. И. Бартенев писал по этому поводу:
«Существует несколько версий примирения Пушкина с Толстым. Первая: графа не было в Москве, и острота конфликта разрядилась. Другая версия такая: Соболевский, передав вызов, застал графа в большом горе… и он попросил три дня отсрочки, на что Соболевский ответил согласием. Доложив об этом Пушкину, Соболевский услышал от него, что согласен и на двухнедельную отсрочку. Растроганный Толстой ночью пришёл к Пушкину и кинулся к нему в объятия. Так они помирились».
Спустя несколько лет Пушкин выбрал графа Фёдора Ивановича Толстого в свои сваты, когда просил руки Натальи Николаевны Гончаровой. Писатель В. А. Соллогуб даже высказывал предположение, что если бы в 1837 году Соболевский был в Петербурге, он бы смог предотвратить дуэль с Дантесом. Впрочем, это предположение ошибочно. Дуэль была прикрытием убийства, прикрытием ликвидации Солнца Русской поэзии, Гордости России – Пушкина, который был «нашим всё».
Тем не менее примирение с графом Фёдором Ивановичем Толстым нашло отражение в творчестве Пушкина. В романе «Евгений Онегин» граф Толстой прототип секунданта Ленского, дерзкого дуэлянта Зарецкого.
Ему посвящены такие строки:
В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского, живёт
И здравствует ещё доныне
В философической пустыне
Зарецкий, некогда буян,
Картёжной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
Действительно, у графа Фёдора Ивановича от вышеупомянутой Тугаевой было двенадцать детей, которые, увы, ушли из жизни в свои детские и отроческие годы. Лишь одна дочь, Прасковья Фёдоровна, прожила долгую жизнь и была в браке с московским губернатором В. С. Перфильевым и дожила до 1887 года. А вот о старшей дочери, Сарре Фёдоровне, упоминал даже Пушкин:
«Видел я свата нашего Толстого. Дочь у него так же почти сумасшедшая, живёт в мечтательном мире, окружённая видениями, переводит с греческого Анакреона и лечится омеопатически».
Пушкин писал в «Евгении Онегине» о герое, прототипом которого сделал графа Толстого:
Он был не глуп; и мой Евгений,
Не уважая сердца в нём,
Любил и дух его суждений,
И здравый толк о том, о сём.
Он с удовольствием, бывало,
Видался с ним…
Отмечено и то, что герой был отличным стрелком, недаром ведь у прототипа на совести одиннадцать загубленных жизней…
Бывало, льстивый голос света
В нём злую храбрость выхвалял!
Он, правда, в туз из пистолета
В пяти саженях попадал….
Да и участие в войне отмечено. За дуэли его не раз разжаловали, и по этой причине он встретил Отечественную войну 1812 года рядовым. Тем не менее, в Париж вступил уже в чине полковника и со Святым Георгием 4-й степени в петлице.
И то сказать, что и в сраженье
Раз в настоящем упоенье
Он отличился, смело в грязь
