Последний день Петра - страница 3

И ведь дерево это завсегда росло тут, только вот не замечал он его прежде – растёт себе, да и ладно. От одного вида берёзки, склонившейся над чьей-то могилкой, ему вдруг не по себе стало. Точно сама жизнь склонилась пред кем-то невидимым. Казалось, берёзка нежно обнимала то место, изогнувшись вопреки всем велениям земли матушки, зовущим расти вверх, к солнцу. «Что ж это за место такое, пред которым не только я колено преклонил, но над коим даже дерево склонилось до земли? – подумал Макарий, вставая на ноги и непрерывно крестясь, – а вот ведь и место свободное, – ровно там, где я упал!..»

Вернувшись, первым делом поинтересовался, что за могилка там такая, под кривой берёзой?

⎯ Да-да-да… – качала головой Ефорсинья – ведь Марфа что-то говаривала о сынишке какого-то необычного священника… Да-да-да… Как же я могла запамятовать о том?!

Посетовала малость, да и продолжила:

⎯ Вот и пришёл он – отец Макарий – сам ни свой оттуда, – подвела итог Фрося и тут же задумалась, словно чего-то недосказала. ⎯ А знашь… ведь какая-то благодать овладела батюшкой на том месте, – Фрося осмотрелась, словно боясь, что тётка услышит её, всем телом склонилась над столом и почти шёпотом добивала исподлобья, – казалось, сам Бог в лице покровителя батюшки нашего прикоснулся к нему тогда.

Марфа поведала мне позже: «Не поверишь, Фроська, – изменился вдруг Макарка мой после того случая, ой, изменился… Всё наносное, всякая хитрость, что таились в нём – всё вмиг ушло без следа. Остался только отец Макарий, – задумчивый такой, чуток скрытный, но более добрый и к чужой боли отзывчивый. Вот ведь чудеса какие!»

Вот так-то, – Фрося вернулась в прежнее положение, поправила косынку на голове. – И ничего более Марфа не хотела мне говорить, лишь рукой махала: прости, не твоё дело, мол, родная! И я – вот те крест – никому ни слова до сего дня… Уж сколько годков прошло с тех пор, а я всё молчу и молчу, аки рыба!

Лишь увидела, что я вдоволь насытился, хозяйка встала из-за стола и, прихватив мою миску с ложкой, вышла во двор – там, у небольшой печи ждали мелкие крынки для приготовления любимого в тех местах клюквенного сбитня.

Я же так и остался сидеть на лавке, совершенно ошеломлённый её рассказом. Вся та история показалась мне весьма любопытной, но как будто незаконченной.

Пётр

– И чем же ещё примечателен этот Пётр ваш? – не выдержал я и спросил хозяйку, вошедшую в дом вместе с тонким ароматом сбитня.

– Пётр, говоришь… – она наполнила и аккуратно подвинула ко мне деревянную кружку. – А ты, как пойдёшь на могилку Мишани своего, – говорит, – непременно посиди и возле Петра. Шутка ли?! – людина всю жизнь свою прокутил, а как помер – могила его вдруг болезных и недужных исцелять стала! И люди пошли к ней. Не сразу – противясь не токмо слухам всяким, но и правде даже!

Кладбище то рядом и ближе к храму священники схоронены. Так вот, там редко кого увидишь, а возле Петра – завсегда люд толпится, и могилка его – вся в цветах. На всём кладбище могила бывшего лодыря и пьянчужки завсегда самая яркая и нарядная!.. Одна-единственная… Вот диво-то! Коли не веришь – пойди, погляди, – всяко рядом с той, что ищешь».

*

– Вот те раз! – Эрн весело рассмеялся над словами дедушки, встал и продолжил распутывать сети.

Дедушка подключился к другу: достал моток нити и тщательно перебирал ячейки, разыскивая прорехи. Найдя таковую, он тотчас начинал исправлять её с помощью нитей. Кажется, то не мешало ему вести беседу.