Последний день Петра - страница 5

Первым делом – к нему. Пригрозила Клушка, что старосте пожалуется: «Он на тебя управу-то быстренько найдёт!» Так тот сразу: «Давай-ка тебе, баба Клуша, что-нибудь починю: вон у тебя оградка сломана, да ставня висит набекрень… Мужика-то нету – исправить некому». Сделает всё – отработает, одним словом… и туда же.

«Попросил бы – сама б дала, – разводила руками Клушка, – чего же ты втихую норовишь всё?!» – «Да не умею я, баб Клунь, просить, – мялся и краснел Пётр, точно ребёнок, – стесняюсь… стыдно мне…» – «Ох уж, Петро… – причитала та, – залезть – не стесняется, а просить – стесняется!… Вот ведь с чудинкой-то людина! Да ну тебя!» – махала рукой… и прощала. Зато знала – коли надо чего – Петро не откажет. Только бы что попроще: яму вырыть, али мешок тяжёлый донести…

Такой вот был наш Пётр, – развела руками Фрося и с грустью вздохнула.

*

– Хм… – Эрн озадаченно почесал затылок.

– Вот-вот, – засмеялся Мо, почувствовав его смятение.

Он как раз исправил одну из прорех и тщательно перебирал разложенную воином сеть.

– Вот и я тогда сидел на лавке да затылок чесал, глядя на Фросю. Но слушай далее.

Мо с улыбкой погладил свою бороду и продолжил:

Исцеляющая могила

– Как похоронили нашего Петра, – продолжила Фрося, – прошло время – может полгода, может год. Как-то женщина из деревни пришла на могилку мужа. Фёклой её звали. У неё ноги болели, да так, что с трудом до кладбища добралась.

А могилка мужа её, Федота, похороненного раньше, оказалась неподалёку от Петра. Пришла Фёкла, присела возле суженого и давай разговаривать с ним. Вспомнила что-то из былого, всплакнула, под конец достала из лукошка крынку медовухи, развернула узелок с едой, чтоб родную душу помянуть. Выпила, поставила чарку и мужу на могилку, а по пути назад вдруг и задержалась у могилки Петра, недавно погребённого. «Эх, покойся с миром, Петро», – пожелала она ему, проходя мимо. И тут пред нею возник образ его, – весёлый, беззаботный, бесшабашный, робкий, стеснительный… И уж не таким плохим увиделся он ей. «Хм… а ведь, пожалуй, было в душе его что-то особенное…»

Вспомнила, как он пару раз залазил к ней в огород, а потом работал на нём, чтоб вину искупить. Фёкла с удивлением почувствовала: а ведь и вовсе нет у неё зла на него. А потом перед ней длинной чередой пронеслись образы тяжёлой жизни её: вспомнила вдруг, как была маленькой и жила с родителями… свою молодость с мужем… детей своих, родившихся позже… Вспомнила, как им было хорошо вместе… И вдруг Фёкла так растрогалась, комок подкатил к её горлу… и расплакалась сердешная вдруг, да так, как давно уж и не плакала.

Скажи-ка на милость! – делилась мне Фёкла, – пришла к мужу, а сижу над могилой Петра и плачу, аки не в себе – плачу о своём…

Проплакавшись, будто очнулась: «Ой, Пётр, – чего это я на твоём плече расквасилась-то?! Ну Петро-о-о… ну хорош! Ладно, ступай-ступай, Петро! Довольно! – так она всегда ему говорила в былые времена. – Ступай отседа! Не надоедай!.. Э-э-х… земля тебе пухом…»

Собрала вещи, ещё раз попрощалась с Федотом ⎯ да теперь уж и с Петром – и поковыляла домой. Идёт, а в ногах облегчение будто. «Вот чудно-то! – думает про себя, – который год еле хожу, а тут вдруг легше стало… Что за диво такое?..»

Пришла домой, но никому не призналась в том, что пережила – скажут ещё: «Умом тронулась, баба».

Лишь спустя пару дней поделилась о том сестре, что в гости к ней наведалась. «Не поверишь, – говорит, – на кладбище была – к мужу ходила – да по случаю у могилки Петра задержалась… Поплакала рядом с ним… Сама не смыслю, чего это со мной? Вспомнила детство своё, жизнь мою, да как Петра по огородам гоняла… Ох уж, как проплакалась – сама удивилась!