Да, ошибки, конечно, были. Но читатели авось поймут – дело не только в недосмотрах или опечатках. Отныне редактор-издатель берет руль в свои руки. «Современник» рубит канаты прежних связей и берет курс к новым берегам…
Перечитал заготовленное оповещение и почувствовал прилив неожиданной бодрости. Словно уже победно плывет «Современник» по новому курсу. Словно вдруг прошли через цензуру все запрещенные произведения. Словно не было унизительной сцены с ростовщиком.
А шаль Натальи Николаевны так и лежала на столике, небрежно брошенная на столовое серебро.
Александр Сергеевич встал из-за письменного стола. Долго разглядывал шаль, не касаясь ее руками. Был смущен и растроган, нежен и печален.
Когда Пушкин отправился на Каменный остров, накрапывал мелкий, августовский, почти осенний дождь.
Пушкин был на даче, а в Петербурге держали совет сотрудники «Современника», которые не собирались плыть ни к каким новым берегам.
Из Москвы только что пришел свежий номер «Молвы». Снова выступал Виссарион Белинский. Он снова говорил о «Современнике», но как?
– Да что же это такое, Владимир Федорович! – негодовал, сидя в просторном кабинете Одоевского, Андрей Александрович Краевский. – Позвольте, я вас ознакомлю!
Говорил Краевский, несмотря на молодость, размеренно, без излишних вспышек чувств, но с приятной солидностью, как и следовало говорить чиновнику, идущему в гору. Будучи, однако, причастен к литературным занятиям и пользуясь особым расположением князя Одоевского, Андрей Александрович считал вполне своевременным представить на его суд статью «Молвы», которая породила возмущение.
Он вынул «Молву» из бокового кармана сюртука и не торопясь ее развернул.
– «Радушно и искренно приветствовали мы, – начал читать Краевский статью Белинского, – первую книжку «Современника»…» Нечего сказать, – не выдержал Андрей Александрович, – хорошо радушие, велика цена этой искренности! Помните, Владимир Федорович, как обрушился он на князя Вяземского: избави, мол, нас, боже, от его критики так же, как от его стихов. Выходит, первого критика и всеми уважаемого поэта вышел приветствовать добрый молодец с кистенем в руках?..
– Я, Андрей Александрович, не устаю повторять: переносим в словесность, когда спорим, нравы кулачных бойцов. Ну, Белинскому авось по молодости простится…
Андрей Александрович ничего не ответил. Продолжал чтение статьи:
– «…мы думали, что если бы сам Пушкин и не принимал в своем журнале слишком деятельного участия, предоставив его избранным и надежным сотрудникам, то одного его имени, столь знаменитого, столь народного, так сладко отзывающегося в душе русских, одного имени Пушкина достаточно будет для приобретения новому журналу огромного кредита со стороны публики…»
– Ну вот и усовестился кулачный боец, – откликнулся Владимир Федорович.
– Однако же послушайте дальше, Владимир Федорович, – Краевский горестно вздохнул. – Ничуть не устыдился борзописец. – И он снова стал читать: – «И вот мы, наконец, дождались этой второй книжки – и что ж? – Да ничего!.. Ровно, ровнехонько ничего!..»
Князь Одоевский опять расстроился.
– Этакая пагубная страсть, – сказал он, – всегда спешим в своих суждениях…
– И, стало быть, вот как оценивается, Владимир Федорович, ваш усердный труд по сбору второго номера.
– А я с своей стороны не умолчу и о вашем бескорыстном участии, Андрей Александрович.
