Глава 8. Большая беда всегда общая
В новое утро деревня Больших пней, все ее норны и гости проснулись от оглушительного незнакомого звука и последовавших за ним воплей. Встревоженные муфли выскакивали из жилищ и смотрели вверх. Но редкие ранние облака мирно покоились на небесах и равнодушно плыли по направлению к когда-то Радужной, а ныне Бесцветной горе.
Деревенские жители разводили лапами, кутались в одежу и пытались было вернуться в кровати, но звук и вопли повторились снова. Голос, что разносился по всей округе, был довольно противным и с металлическим звоном, словно кто-то верещал из медного таза.
– Каждый муфель, просыпайся, на площади перед храмом собирайся! – вещал скрежещущий голос. Он проникал в каждое окно, каждую дверь и в каждую расщелинку. Едва проснувшиеся муфли терли уши и пытались расспросить таких же недоумевающих соседей.
Норны сновали туда-сюда и, как и муфли, пытались выяснить, не знает ли кто, что за напасть? Все сошлись во мнении, что ясности нет, кто или что их побудило соскочить с кроватей.
Жители деревни, поругиваясь, начали стягиваться на храмовую площадь.
Улочки еще полностью не расчистили, и то здесь, то там мертвыми грудами возвышались завалы из поломанных Черным Хоботом стволов, скамеек, крыш, остатков заборов и хозяйственных построек. Толпы муфлей пробирались сквозь них. Кто-то возмущался, кто-то пытался по дороге все же узнать причину такого раннего переполоха, кто-то зевал и молча двигался в потоке.
На круглой площади, на крыльце разрушенного храма в ожидании стояли Фрим и Фло Габинсы.
Фрим держал у рта трубу от патифона и продолжал будоражить деревню:
– Каждый муфель, просыпайся, на площади перед храмом собирайся! – кричал он, и начищенная до блеска труба из желтоватого металла преображала его голос, добавляя те самые препротивные звяньгающие ноты.
Фрим был горд своим новым изобретением и тем, как ловко он удумал оповестить всех, используя храмовый патифон.
Площадь наконец заполнилась и тихо гудела. По воздуху плыли паутины пауков-вышивальщиков. Взошедшее яркое солнце освещало стены, землю, мостовые и деревья вокруг дивным бело-желтым теплым светом, но утренний ветер оставался пока прохладным и порывистым. Все кутались в пледы, одеяла, наспех накинутую одежу.
Фло Габинс увидела, как к храмовой лестнице пробирается бородатый рослый муфель, что прибыл вчера. Когда он приблизился и вскинул приветственно лапу, храмовница молча кивнула и задержала взгляд.
Вака Элькаш смотрел на нее, словно что-то наконец мог ответить на вчерашний вопрос. Сердечко муфлишки застучало чаще.
Фрим было снова поднес трубу ко рту, но мамуша остановила его лапку на полувзмахе.
– Фрим, довольно уж. Все, кто мог спозаранку подняться, перед нами. Опусти свой прибор.
– Этот прибор, мамуша, имеет название, – провозгласил Фрим. Ему не терпелось похвастаться своей находчивостью. – И название я удумал. Логично, когда все с названием. Сейчас расскажу.
Фло Габинс покачала головой и лишь попросила, чтобы сынуша был краток. А Фрим сделал попытку поправить очки на думательной своей шапочке, как в былые времена, но, едва подняв правую лапу, вспомнил – нет больше на его макушке ничего. И, отмахнувшись от старой привычки, как от назойливого насекомого, уже обратился к большому гудящему собранию:
