Париса рассмеялась потому, что знала – ее коллегу очень аккуратно попросили надеть этот костюм.
– Здравствуй, Акир, – улыбнувшись, ответила мужчине Париса.
Она поднялась по ступеням и вошла внутрь белого здания. Пройдя по коридору и миновав большой зал, в котором на стенах были в рамках развешены изображения людей вперемежку с картинами с растениями и цветами. Они покинули зал и через стеклянные широко распахнутые двери попали в сад. Тут Акир оставил свою ведомую.
Пред Парисой предстало колоссальное великолепие зеленого королевства, через густые заросли которого даже небо плохо видно. Деревья, растущие из земли в густой сочной траве, поднимаются под потолок, шелестят от ветра. Какая-то глушь, тишина присутствует в саду. Никого. Абсолютное запустение. Безмолвные аллеи, изобилующие цветами, арки, украшенные розами, изгороди из можжевельника, фруктовые сады. Гулять по этому парку можно бесконечно – начать лучше всего с западного входа, проходя через «Северную полосу» с елями и папоротниками, идя по дороге северней, где ели становятся толще и выше, строже, где ветки их даже синеют, где сад становится будто заколдованным лесом, в котором так страшно увидеть лешего. Далее можно пройти в восточный сектор, царицей которого была вишня. Сейчас она отцвела, окончила великолепный показ, оставшись только в зеленом наряде, символизирующем покой и умиротворение. В этой части сада множество маленьких искусственных ручейков и речек, через которые переброшены резные мосты. Париса шла по одному из них.
Осторожно касаясь блестящих перил, она вздыхала. Смотрела она в воду, наблюдая за тем, как легкие листья аккуратно слетали на кристальную гладь, своим приходом волнуя воду. Все в этом саду было как под водой – медленное, неспешное, только тут можно было увидеть весь процесс работы над созданием жизни. Все в этом саду было идеальным, на своем месте, наверное, только потому, что природе была отдана ее земля, где она сама построила идеальное королевство.
Париса оперлась локтями на перила, наблюдая свое отражение в воде. Она выглядела свежей, но что-то в ее глазах указывало на тяжесть раздумья, которая, наверное, непосильна одному человеку.
Париса часто использовала слово «наверное» лишь для того, чтобы, наверное, не обнадеживать, не уверять никого. Как будто она никогда не была уверена ни в чем на сто процентов. Все, о чем думал человек, можно было переосмыслить, опровергнуть, во всем можно было сомневаться. Париса не знала будущего, никто не знал, но, возможно, если бы она не говорила «наверное» всю свою жизнь, она бы хотя бы была уверена в завтрашнем дне. Наверное.
Сейчас она вдруг решила закрыть лицо руками, решила сбежать из этого мира под аккомпанемент чирикающих птиц и шелест листьев. Она глубоко вдохнула, так глубоко, что, казалось, ощутила невыносимую легкость, будто почувствовала природу на вкус. Ей стало легче.
Листик упал на перила рядом с ней. Она открыла глаза, посмотрела на него как на символ процветания и жизни, символ всего хорошего, символ надежды. Париса аккуратно взяла его за черешок.
– Fraxinus excelsior, ясень высокий. Листья ланцетные или продолговато-яйцевидные, сидячие, пильчатые по краю, сверху ярко-зеленого, а снизу светло—зеленого цвета, цветет в конце весны, – позади послышался мягкий и приветливый, мудрый и неторопливый женский голос. Париса повернула голову.
