Тияна, закутавшись в плащ, сидела напротив. Сначала – настороженно, как зверёныш, готовый в любой момент взвиться на ноги. Но время шло, ночь становилась глубже, костёр – ярче. И с каждой минутой она замечала в нём… человека.
Он не командовал. Не говорил. Не жёг мир вокруг своим присутствием. Он просто был.
И в этом «просто» – крылось больше истины, чем в его громогласных речах.
Её пальцы дрожали от холода, но она не замечала. Вместо этого она вдруг поняла, что впервые за всё время с ним… она не чувствует страха. Ни подавляющего веса божественного взгляда, ни давящего пафоса, ни нависшей угрозы.
Он был здесь. Один. Как она.
И в его молчании было больше человечности, чем в голосах целого дворца.
– Ты думал, я сломаюсь? – нарушила Тияна тишину, не поднимая глаз. Вопрос звучал почти буднично, но под ним дрожала искра – та самая, что ещё недавно металась в её голосе, как пламя.
Гор медленно оторвал взгляд от огня. Он долго не отвечал, будто разглядывал в языках пламени силуэт её вопроса. Наконец, негромко – почти с ленивой честностью:
– Я думал, ты откажешься видеть. А это, поверь, куда проще, чем сломаться.
– Прожил тысячелетия, и ты уже читаешь по душам? – она слегка приподняла бровь. – Или у тебя есть небесная статистика по смертной упрямости?
Он усмехнулся. В уголках глаз промелькнула тень – не насмешки, скорее, воспоминания.
– За тысячелетия человек становится предсказуем. Вы живёте вспышками. Пылаете, выгораете. В тебе – ещё жар. Это редкость. Почти… любопытно.
Тияна взглянула на него внимательно. Его лицо – идеально симметричное, будто высеченное рукой безупречного зодчего – не выдавало возраста. Ни морщинки, ни тени усталости. Только эти глаза. Без времени.
– Ты выглядишь… не старше меня, – тихо сказала она. – Это даже раздражает.
– Раздражение – признак честности, – отозвался Гор. – Моя плоть не подчиняется времени. Такой я был, когда звёзды впервые назвали моё имя. Такой останусь, когда их свет померкнет.
Она фыркнула и натянула на плечи плащ.
– Очаровательно. А я, выходит, уже почти труп по твоим меркам. Должна радоваться, что ты вообще разговариваешь со мной, пока у меня ещё все зубы на месте.
Гор слегка наклонил голову, словно что-то в её словах задело струнку, давно не звучавшую.
– Смертные дорожат временем потому, что оно их обкрадывает. Боги… забыли вкус потерь. Иногда – это проклятие.
– Так вот вы какие. Безэмоциональные, но уставшие. Всемогущие, но скучающие. – Она прищурилась. – А говорят, у нас кризис смысла.
– Мы не вмешиваемся, потому что устали от бессмысленного. Ваши молитвы – фон, белый шум под дыхание мира. Но иногда… – он замолчал, бросил взгляд в сторону костра. – Иногда шум становится криком.
– Вот и выходит, что вы не такие уж и далекие. Тоже злитесь, когда вас перебивают. – Она чуть улыбнулась. – Даже боги срываются, если слишком громко.
Он не ответил. Просто смотрел на неё, как смотрят на песчинку, случайно оказавшуюся в ладони. Незначительную. Но почему-то остро ощутимую.
– Я всё ещё смертная, – напомнила она, отвернувшись. – И мне нужен сон. Разбуди меня, когда решишь, куда вести дальше.
Она не ждала ответа. Легла ближе к костру, подоткнула края плаща. Её дыхание стало ровным, почти детским в своей тишине.
Гор не двинулся. Сидел молча, как страж или тень, отлитая из ночи. Потом, с лёгким движением руки, поднял песок – он поднялся, не шумя, и обернулся стеной, заслонив их от ветра.
