Последний вздох памяти - страница 5

В последующие дни после провозглашения неврологом судьбы моего мозга обрывки того вечера у Дю Прэ в Роли прорывались в мое сознание, как бессвязные события из сна. В то время моим единственным инструментом было смутное знакомство с фрейдовским анализом сновидений, и я не смогла расшифровать значение этого воспоминания и связать его с какими-либо событиями в моей жизни. Но спустя месяцы размышлений я поняла, что мои воспоминания об этой истории имеют важную связь с тем, что мое самовосприятие, сама моя идентичность претерпевали колоссальные изменения с того самого момента, как невролог объявила результаты анализов. Воспоминание, которое в итоге всплыло из причуд моего подсознания, не зря оказалось именно историей Фануса – или даже точнее, ядром истории Фануса, которая, как я узнала, разыскав его, за прошедшие годы обросла подробностями о каминг-аутах, которые я слышала от других друзей или студентов Отделения гендерных исследований.

После того как невролог дала имя моему недугу, отдельные мои представления, в одном из которых я воспринимала себя как женщину, которая живет и умрет по принципам рациональности, а в другом видела свою мать во время болезни в образе диккенсианской безумицы, начали постепенно накладываться друг на друга, как пересекающиеся круги на диаграмме Венна. На этом пересечении я совершила каминг-аут перед собой тем тоном голоса, который звучал убедительно для моих скептически настроенных ушей: «Я схожу с ума. Я схожу с ума. Я схожу с ума».

Каждый день я иду, пошатываясь, по «чуждой местности», где «все вокруг ново и незнакомо», по территории, разделенной пересечениями моего прошлого, настоящего и будущего «я». В прошлом, почти до шестидесяти лет, я воспринимала мою хорошую память как должное, как остальные преимущества, с которыми я родилась: принадлежность к среднему классу, крепкое здоровье, привилегии белой в ЮАР и США. В моменты рефлексии я испытывала виноватую благодарность за эти подарки, но в повседневной жизни я о них даже не задумывалась. Они просто были частью меня.

В настоящем, когда краткосрочная память стала подводить меня, я часто оказываюсь озадачена тем, почему, где и кто я: что за цель вытащила меня из кровати и отправила пристально смотреть на дверь гаража? В каком я магазине? Кто такой этот человек, которого я зову «я», который чувствует себя таким потерянным в мире, кажется, внезапно слетевшим со своей оси?

Моя растерянность в настоящем дотягивается до прошлого. Если в конце каждого дня мы с Питером садимся у телевизора с бокалом вина, переплетая руки, и в очередной раз спорим о том, досмотрели ли мы фильм вчера вечером (я клянусь, что нет, а Питер так же убежден, что досмотрели: он напоминает мне концовку, и я признаю, что он прав), то какой настоящей ценностью обладают мои живые воспоминания тридцатилетней давности о семнадцатой годовщине нашей свадьбы (Питер остался дома с Ньютоном, а я находилась в отеле в городе Вернал, Юта, где мы с подругами Кэти и Энн присматривали за нашими дочерями-школьницами во время поездки на штатские соревнования Олимпиады разума, в которых на следующее утро они победили)? А что насчет цветной правдоподобности сцен шестидесятилетней давности из моего детства о жизни на семейной ферме Стенекампов в Южной Африке?