Последняя битва Корнилова - страница 22



С взятием Галича и Львова завершилась Галич-Львовская операция южного фланга Галицийской битвы, где с обеих сторон в ней участвовало до полумиллиона солдат. Вскоре по протекции Цурикова Л.Г. Корнилов был назначен командиром 48-й пехотной дивизии>14. Одновременно с ним в командование 4-й отдельной стрелковой бригады вступил генерал-майор Антон Иванович Деникин.

У красных

Ночь с 6 на 7 марта выдалась морозной и ясной. Южное небо пышно раскинулась звездами. У костра, сложенного из железнодорожных щитов, сидит группа красноармейцев Варнавского полка>15. Того самого, что сегодня вел бой за станицу Усть-Лабинскую. Солдаты кутаются в шинели, греются и пристально смотрят на огонь, искры пламени играют в их глазах. Лица у всех суровы и напряженны. Здесь и молодые, безусые солдаты, впервые взявшие в руки винтовки, и бородаты ветераны, не первый год тянувшие лямку войны. Все добровольцы. Чуть поодаль сидит их командир с интеллигентным лицом, в новенькой шинели без погон, в защитной фуражке со звездой. Большинство в папахах. У всех красные полоски на папахах, или пятиконечные звезды, у некоторых перевернутые двумя концами верх, как коровьи рога.

– Да, дали нам сегодня, братцы, жару золотопогонники! – прервал тягостное молчание один из бородачей. Почему нас постоянно бьют кадеты? А, товарищ ротный! – обратился он к командиру.

– Наверное, потому, что у них лучше выучка, больше военного опыта, они же почти все офицеры, профессионалы. К тому же у нас еще хворает дисциплина, нет опытных командиров, – парировал ротный командир.

– А вы из кадровых? – не унимался бородач. – Кем были в царской армии?

– Нет, я мобилизованный, до германской работал на военном заводе инженером в Питере. На фронте командовал полуротой, прапорщик. В пятнадцатом году попал в плен, бежал, потом вернулся на завод. И вот сейчас у вас командую ротой. Что еще? В Красной армии добровольно.

– Значит, вас у нас повысили.

– Получатся, что повысили.

Опять наступило тягостное молчание, которое прервал второй бородач, покуривая трубочку.

– Гнали нас при царе под Саракамыш. Ничего не объясняли: за что воюем, за что турок бьем. А горы там ужасные. Посмотришь, – аж дух захватывает… А теперь – не то: эта война – для себя, отчаянная… И все понятно – кто и за что…

– За что же? – улыбаясь, спросил первый бородач.

– Как за что? За справедливость. Чтобы не было на земле богатых.

– Это чтобы все были бедные? – ехидно переспросил первый.

– Что, дурак, пристал. Я же сказал, чтобы все было по справедливости. Если ты паразит, за чужой счет живешь, то тебя к ногтю. А кто трудится, тот достоин хорошей жизни.

– Товарищ ротный, – вдруг вступил в разговор молодой солдат, сидевший ближе всех у костра без шинели. – Вот среди буржуев много злодеев есть, но и среди нашего брата их немало.

– Раз уж через кровь переступили в четырнадцатом году, народ теперь ничем не остановишь, – ответил ротный.

– Я не по то, – повторил голос из-за дыма. – Враг – он и есть враг, кровь за кровь и все такое прочее… А я – про злодеев.

– А сам-то ты кто есть? – спорил бородач с трубочкой.

– Я-то? – многозначительно и тихо ответил голос. – Я и есть злодей…

Бородач с трубочкой наклонился к уху ротного командира и шепотом произнес: «Мишка Соломин. Скрытый алкоголик. Отчаянный парень. В боях свирепствует».

Неожиданно из темноты вынырнула фигура еще одного чернобородого красноармейца. На плече его висела шинель с погонами рядового. Он тащил за собой молодого парня в одной гимнастерке, без фуражки, с перебитой рукой. У костра солдат ловко сбил его с ног.