– Верочка, слушай! Ко мне через полчаса придут. Ты можешь свалить?
Верка понимающе улыбнулась. Взглянув на свой телефон, она пришла в ужас.
– Ой! Почти девять! А у меня еще ученик! Потом – репетиция! Если я опоздаю, меня убьют! Ведь там без меня никак!
С этими словами она вскочила и устремилась в комнату, на бегу снимая футболку с портретом Дайаны Росс, в которой спала. Таня вновь уселась за свой планшет. Сообщений было не разгрести. Из комнаты, между тем, доносилось ойканье вперемешку с матом и быстрым топотом голых пяток. Можно было подумать – Верка не одевается там, а бегает от зверька, который ее кусает. Но вдруг она появилась совсем одетая и накрашенная вполне аккуратно. Взяв со стола телефон, спросила:
– А почему вы не приглашаете их к себе на эфир?
– На эфир? Кого?
– Ну, этих, смешных девчонок.
– С ума сошла?
Вновь покинув кухню, Верка уселась на табуретку, которая возвышалась среди рядов ее и Таниной обуви.
– Что надеть? Что же мне надеть? Танюха, там сколько градусов?
– Минус пять.
– Да что за дерьмо? Конец января, и все минус пять! Надену ботинки.
Таня уже бесилась. А ее гостья, осуществляя свое намерение, опять привязалась к ней с явной глупостью.
– Слушай, Танька! А олигарх, который несколько лет назад поднял хай на Путина, и которого посадили чуть ли не на всю жизнь – он к вам приходил?
– Хордаковский? Да. Но я еще в институте тогда училась.
– Ясно. А знаешь, я почему спросила? У нас в театре вот как раз в те самые годы работала одна девка, которая близко знала любовницу Хордаковского. Они вместе жили.
– Она жила с любовницей Хордаковского?
– Не в том смысле! А может, в том, я не знаю. Она у нас убиралась. Я с ней дружила чуть-чуть. Ее звали Света. Да что же это такое, мать твою?
Сняв ботинок, скрипачка стала расправлять стельку.
– А ту, вторую, как звали? – спросила Таня, откладывая планшет.
– Любовницу Хордаковского? Ее звали Рита.
– Дроздова?
– Да.
– И ты с ней общалась?
– Да, но не близко. А три девчонки у нас с ней крепко сдружились. Одна из них работала в ее баре, ведь у нее был бар, "Три товарища".
Таня быстро вышла в прихожую. На лице скрипачки была досада. Она по-новой засовывала шнурок в ботинок – один конец был чересчур короток.
– Как могла любовница Хордаковского жить с какой-то уборщицей? – подлила бензина в огонь ее злости Таня. – Ведь это бред!
– Да что ты орешь? Ей было на все плевать! Как этим твоим панк-рокершам! С кем хотела, с тем и жила! Ой! … в рот!
Шнурок, в одном месте почти на всю свою толщину перетертый, лопнул. Это спровоцировало истерику, поток слез, шквал мата. Во всем была обвинена Таня. Тут очень вовремя позвонил в дверь Женька – ее приятель, фотограф журнала "Деньги". Она открыла. Застав подругу в компании горбоносой, беснующейся, растрепанной психопатки, он на минуту остолбенел, а потом помог ее успокоить, найти шнурок, вдеть его, натянуть ботинок, брошенный в Таню, и выпроводить скрипачку вместе со скрипкой. Чуть отдышавшись, Танечка накормила его овсянкой и в двух словах рассказала, кое о чем, естественно, умолчав, кто такая Верка. Он пожелал узнать, как Таня с ней познакомилась.
– Да пошел ты знаешь куда? – возмутилась Таня, всегда старавшаяся, по возможности, избегать вранья. – Я – радиожурналистка! Это моя работа – искать сенсации. А уж как я их нахожу, тебя не касается. Я свои профессиональные секреты не раскрываю.
– Сенсации? – переспросил Женька, внимательно наблюдая за ней. – Да какую может вызвать она сенсацию? Или ты ведешь теперь передачу "Ваш психиатр"?
