Но они позабыли, что развиваются интенсивно именно агрессивные цивилизации...
Возможно, Земля погибла от недостатка адреналина? Или – они нашли выход?
И всё-таки… Почему мы так невозможно нелогичны? Потому что живые?
Похоже, совмещение несовместимого – вообще свойство любой жизни. Мы состоим, но не составляемся из отдельно взятых частей…»
Да, я дочитывал дневник.
Не подумай чего, я спросил. Дьюп пожал плечами – говорил он всегда мало, а сегодня – особенно.
А я не мог уснуть. Потому что хорошего конца у сказки не получилось. Влану спасти мы не смогли.
Айяна сказала это сразу, как только увидела её.
Она наклонилась над капсулой, и почти тут же выпрямилась, покачав головой.
– Нет, – начала она по-экзотиански, но я понял почти всё. – Все нити оборваны. Большая судьба – большая плата. Ей нужно было жить по-другому. Тише.
Потом Проводящая коснулась кончиками пальцев виска и добавила:
– Дитя я могу забрать с собой.
И я понял – она знала. Знала сразу. Потому и согласилась с нами лететь.
Возразить было нечего.
Айяна сказала, что останется до рождения ребёнка. Ненадолго, потому что девочка родится семимесячной.
Присутствующий тут же медик потерял дар речи – он, вместе с меддиагностом, недавно озвучивал, что родится мальчик.
Мы ждали.
Потеряв Дьюпа, я пытался свернуть горы. Потеряв Вланку, ощутил, что любое движение – бессмысленно.
Реальность останавливалась. Я мог передвигать слова и чувства как предметы.
Они проплывали передо мной медленно и неотвратимо. И я видел уже, где было начало их движения, а где вечность обрывалась, и слова превращались в материю.
Круговорот энергии. Слово и его овеществление. Я мог сейчас сказать стул, остановить сказанное и поставить его на пол. И сесть.
Но я не хотел. Можешь – только тогда, когда уже не хочешь.
Почему убили не меня? Почему Тако должен был закрыть меня своим телом, а Влана сесть в якобы мою шлюпку?
Может, мне самостоятельно прекратить уже самого себя по-тихому, чтобы никто больше не занимал «моё» место в небытии?
Я механически отмечал, что Айяна то и дело останавливает взгляд на моём лице. Но мне было всё равно.
Я делал какие-то необходимые дела. Проверял посты, конфисковывал расплодившееся оружие, ловил мародёров, ночевал у Вланки в боксе. В меня два раза пытались стрелять. Оба раза с комическим эффектом.
Первый «стрелок» старательно выцеливал «капитана Пайела» с крыши. Я долго стоял у него за спиной и смотрел, как синхронизатор прицела мечется в толпе в поисках моего лица.
Второй шмальнул практически в упор. Из дефрактора. Он ожидал, что я сделаю шаг назад, но я сделал шаг вперёд, возникла завязка между доспехами и излучателем, и выстрела не получилось.
Обоих я отпустил.
Через три недели родилась девочка. Семимесячная.
Это было что-то красное, окружённое блестящей, словно бы зеркальной, сине-фиолетовой плёнкой. Из-за этой плёнки я даже не мог понять, шевелится она или нет.
– Рубашку давай, чего стоишь? – прикрикнула на меня Айяна.
Я, не отрывая взгляд от её рук, сбросил на пол китель, и стянул через голову трикотажную рубашку.
Эйнитка завернула в рубашку ребёнка и сунула мне.
– Прижми к груди, чтобы не замёрзла.
Дьюп подобрал китель и накинул мне на плечи.
– А почему он… Она такая?.. Ну?.. – я не находил слов.
– Видишь, что ли? – хмыкнула Айяна. – Все такие рождаются. Есть от тела пуповина, есть – от неба. Душа ребёнка всё ещё связана с Матерью. Выйдет плацента, мы перережем пуповину, и сияние тоже угаснет.
