– Любите?! А я ненавижу, – сказала незнакомка. – И город ваш ненавижу… И этот ваш Парк Любви… Вы курите?
– В принципе нет… Разве что за компанию… А вы не боитесь гулять здесь? Если так ненавидите всех…
– Боюсь… – Она улыбнулась.
У новой знакомой Ульяны был низкий и красивый голос.
Чем-то они были друг другу симпатичны. Сели на мокрую скамейку, подстелив продуктовые пакеты. Женщина угостила Ульяну сигаретой. Сигарета была длинная, тонкая, настоящая дамская.
Вдали, в конце аллеи, виден был пруд. Движение людей и машин. Мимо них, нарушая все правила движения, проехал микроавтобус.
– Повезли, – сказала Ульяна со знанием дела. – Труповозка.
Женщина коротко посмотрела вслед машине. Отвернулась.
– Чем ты занимаешься? – Она оценила привлекательность Ульяны. – Надеюсь, не проститутка?
– Нет, я работаю в кино.
Женщина хрипло, по-мужски, рассмеялась, глядя вслед труповозке.
– Разве наше кино ещё живо?
Аллея, по которой они шли, упиралась в шумный проспект. Парк кончился.
Женщина села в потрёпанную иномарку.
Ульяна обратила внимание – у иномарки была выразительная вмятина на крыле рядом с фонарём.
Этот Парк Любви, вольный и одичавший, начинался пустым пьедесталом, оставшимся после развенчания какого-то вождя.
Даже теперь, несмотря на лёгкий весенний дождь, пьедестал использовали в качестве стола местные любители выпить – закусить на природе. Размокшие газеты, наброшенные на головы и плечи, некрасиво соперничали с яркими зонтами прогуливающихся горожан. И тут же рядом сидел в позе лотоса ярлык Будды с лицом безмятежного, счастливого олигофрена.
В парке толпились прекрасные липы, подножия их устилали лопухи.
Были пруды и лодочная станция. Но темные аллеи и глухие тропинки уже теснили новые, долговязые дома. Там был памятник Зое Космодемьянской, и рядовому Матросову, и великой балерине Улановой. И ещё один непонятный – два страстно целующихся мужика, по соседству с которыми собирались нетрадиционалы…
А под двухметровым слоем почвы – пепел двухсот тысяч захороненных здесь в блокаду ленинградцев.
Сапожник Хамур, носатый скворец, выглядывал из своей будки.
На жестяной пластинке с грамматическими ошибками сообщалось, что здесь можно делать мелкий ремонт обуви – приладить отлетевший каблук, купить шнурки, приклеить, пришить и так далее…
– Здравствуйте, Хамур. Кроссовка разорвалась. Почините?
– Почему нет! Ты садись, я быстро сделаю.
Руки ремесленника двигались неторопливо, но точно. Ульяна заметила, как ловко он прокалывал дырочки шилом, чтобы наложить шов и восстановить целостность обуви.
Шило было старинное, с деревянной тёмно-коричневой ручкой.
– Хамур, у вас везде глаза и уши…
– Говори прямо. Что хочешь?
– Там… в лодке…
– И это знаю… Мужчина средних лет… На щеке кровь… Штаны расстёгнуты… Знаю…
– Здесь все проходят… Вы всех видите…
– Не всех… В парке ещё десять выходов и пятнадцать дырок в ограде…
– Кто мог убить?
– Дэвочка, мой совет тебе – не лезь в эту грязь… Пусть убивают друг друга, если хотят… Есть мирные люди. Ну, вроде как овцы… А есть волки… И чтобы овечка была цела, ей надо дома сидеть и писать сценарии… про волков…
Ульяна молча натянула кроссовку.
– Сколько я вам должна?
– Для своих бесплатно.
На арке у входа поверх официальной была надпись неформальная – «Парк Любви».
А внизу было строгое предупреждение, что выгуливать собак и въезжать на автотранспорте запрещено. Запрещено также было купаться в пруду в нетрезвом виде…
