Посмертие - страница 19

– У англичан нет ни единого шанса, – заявил Ильяс под одобрительный гомон собравшихся. – Немцы – народ умный и способный. Они знают, как навести порядок, умеют сражаться. Они всё продумывают… Кроме того, они намного добрее англичан.

Слушатели расхохотались.

– Уж не знаю насчет доброты, – возразил один из заседавших в кафе мудрецов по имени Мангунгу. – Как по мне, победить англичан немцам поможет их жестокость и зверства аскари из числа нубийцев и ваньямвези. Немцы – самый жестокий народ.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – ответил Ильяс. – Я не видал от них ничего, кроме доброты.

– Послушай, Ильяс, то, что один-единственный немец был добр к тебе, не изменит того, что творилось здесь все эти годы, – вмешался некий Махмуду. – За те тридцать лет, что они владеют этой землей, немцы перебили столько народу, что вся наша страна усеяна черепами и костями, а земля пропитана кровью. И я не преувеличиваю.

– Нет, ты преувеличиваешь, – заупрямился Ильяс.

– Здешние просто не знают, что творилось на юге, – продолжал Махмуду. – Нет, у англичан нет ни малейшего шанса, по крайней мере если война будет на суше, и вовсе не потому, что немцы такие добрые.

– Согласен. Их аскари звери, сущие дикари. Одному Богу известно, как они дошли до такого, – вмешался некий Махфудх.

– Это всё их командиры. Они научились жестокости у своих командиров, – отрезал Мангунгу, дабы по своему обыкновению прекратить спор.

– Они сражались с такими же дикарями, – не сдавался Ильяс. – Вы не слышали и половины о том, какое зло эти люди причинили немцам. Они вынуждены были вести себя жестоко: только так можно приучить дикарей к покорности и порядку. Немцы – цивилизованная и благородная нация и за те годы, что они здесь, сделали немало добра.

Его слушатели не нашлись, что ответить на такую горячность.

– Друг мой, они съели тебя, – в конце концов произнес Мангунгу: последнее слово, как всегда, осталось за ним.

Несмотря на такие вот споры, решение Ильяса записаться добровольцем в шуцтруппе застигло Халифу врас-плох.

– С ума сошел? Ты-то здесь при чем? – спросил он товарища. – Два жестоких и коварных захватчика – один тут, у нас, другой на севере – решили разобраться друг с другом. Они воюют за право проглотить нас целиком. Ты-то здесь при чем? Ты хочешь записаться в армию наемников, которые славятся зверствами и жестокостью. Ты разве не слышал, что говорят люди? Тебя могут ранить… или чего похуже. Ты в своем уме, друг мой?

Но Ильяса его слова не убедили: он не собирается никому ничего доказывать. Единственное, что его сейчас заботит, сказал он, это пристроить сестру.

Пролетел целый год. Для Афии это было самое счастливое время с тех пор, как брат вернулся, отыскал ее и наполнял ее дни смехом. Так и было, он вечно смеялся, и она невольно смеялась в ответ. А потом ни с того ни с сего – так думала Афия – он сказал:

– Я записался в шуцтруппе. Ты ведь знаешь, что это такое? Это оборонительные войска, джеши ла серикали[22]. Я буду аскари. Я буду солдатом, буду воевать за немцев. Скоро начнется война.

– Тебе придется уехать? Надолго? – тихонько спросила она, напуганная его словами.

– Ненадолго. – Он ободряюще улыбнулся. – Шуцтруппе – сильная и непобедимая армия. Все их боятся. Через несколько месяцев я вернусь.

– Пока тебя не будет, я останусь здесь? – спросила Афия.

Ильяс покачал головой.

– Маленькая ты еще. Я не могу оставить тебя одну. Я спросил у дяди Омари, можно ли тебе пожить с ними, но он не хочет брать на себя ответственность, если вдруг… Они же нам не родня. – Ильяс пожал плечами. – В общем, здесь тебе остаться нельзя и на войну со мной тоже. Мне не хочется отправлять тебя к ним, к дяде и тетке в деревню, но у меня нет выхода. Но теперь они будут знать, что я вернусь за тобой, – глядишь, и обращаться с тобою станут по-лучше.