– Вовик, что за дела? Ты чего не подстраховал?
– Успокойся. Всё нормально прошло?
– Вова, твою мать, прошло-то нормально. Ну а если бы нет?
– У меня был важный телефонный звонок.
– Какой звонок, Вова? Ты что, не понимаешь, что меня могли замести?
– Гриня, успокойся. Я знал, что всё будет нормально.
– Ну ты и падла, Вова. На́ свои бабки. Но я с тобой больше дела не делаю. Пошёл ты в жопу.
Гриня отдал Нарышкову две штуки баксов и вышел из кабинета. В приёмной он спросил у Марины:
– Ты, случайно, не знаешь, с кем шеф говорил по телефону?
– Знаю. С женой.
– Ну, падла, – снова не смог скрыть своего возмущения Гриня.
– Григорий Зельманович! – укоризненно воскликнула Марина.
– Извини, Мариночка, – сказал Гриня и отправился к себе в кабинет.
Попив водички и несколько успокоившись, он, предварительно закрывшись на замок, пересчитал деньги. Всё было точно, как в аптеке. В дверь постучали.
– Кто там?
– Это я, – раздался голос Нарышкова.
Гриня спрятал в портфель деньги и открыл дверь:
– Что надо?
– Гриня, ну чего ты завёлся? – примирительно сказал шеф. – Успокойся. Всё хорошо. На́ тебе сто долларов.
Гриня знал, что Нарышков – мудак, но не думал, что он такой мудак.
«Это же надо! – бесился Витковский про себя. – Я ему две штуки, а он мне откат сто баксов. Хорошо, что я этому козлу ничего о своей доле не сказал».
– Знаешь, Вовик, засунь эту сотню себе в жопу. И давай хоть до завтра расстанемся. А то я тебя видеть не могу.
Нарышков молча забрал деньги и ушёл. А что он мог сказать? Даже такой бессовестный человек, как он, понимал, что Витковский заслуживает большего. Это не помешало тем не менее возникнуть в его голове неожиданной мысли: «Турнуть бы Гриню из редакции!..» – но он тут же отмёл её.
Без Грини «Город» бы вообще ничего не значил. Гений Нарышков отдавал себе в этом отчёт.
Оставшись один, Витковский позвонил Поляковой:
– Женя, у меня всё в порядке. Как мне передать твои деньги?
– Гришенька, да ты что? Правда?
– А я тебе когда-нибудь врал?
– Ой, Гриша, а что же делать? Ты занести не можешь?
– Мать, ты совсем голову потеряла. Кому это надо? Занести я не могу. Бери все твои фондовые документы и гони ко мне.
– Гриша, я сегодня прийти не могу. Я сейчас позвоню дочке, она к тебе зайдёт, хорошо?
– Замечательно, – ответил Гриня и положил трубку.
«Не, ну народ! – переполняло его благородное возмущение. – Мало того, что им бабки возвращаю, так я ещё и занести их должен. Вот уж воистину помогать таким и не хочется больше. – Он переключился на более приятные мысли: – А всё-таки хорошо я бабки срубил. Всё, пошли все к чёрту. Жить начинаю для себя».
Через полчаса позвонила Лена Полякова. Гриня назначил ей встречу на семь часов вечера. У него была работа, он писал очередную статью в защиту трудящихся и домой раньше семи идти не собирался.
Лена пришла, когда он дописывал последний абзац.
– Присядь, Леночка, я через минутку освобожусь.
Раздав последние оплеухи зарвавшемуся чиновнику, Гриня поставил финальную точку и, отвернувшись от компьютера, посмотрел на Лену. Выглядела она прекрасно. Поразительно похожая на мать, эта зарождавшаяся женщина имела бархатистую кожу, тронутую благородным загаром, и естественный румянец. То, что на Востоке гурманы называют персиком, и являла собой Лена.
«Надо её обязательно трахнуть», – первое, что подумал Гриня, переходя к делу.
– Леночка, документы принесли?
– Да, вот они.
