Курение осуждает только соседка по палате, сонина ровесница – не в меру любопытная баптистка. Закончив читать Евангелие, она выбирается «в мир», рыскает по палатам, собирает сплетни о других пациентах. В первый день она с гордостью делилась своей неприглядной добычей с Сонечкой, но короткий вечерний разговор положил конец любому их общению. Выходя из туалета, соседка учуяла запах сигарет и заглянула в левую комнатку, где Сонечка задумчиво курила, водя пальцем по черному застекленному небу за окном.
– Ты что, куришь? – взвизгнула соседка, так что Сонечка вздрогнула и отшатнулась. – А рожать ты как будешь?
– Нам по пятнадцать, вообще-то, – холодно заметила Сонечка. – Или ты уже собралась? Кто отец?
Соседка всплеснула руками в жесте немого негодования и ретировалась. Нет худа без добра: теперь вместо ее курносой физиономии Сонечка, возвращаясь в палату, всегда видит «Евангелие Господа нашего Иисуса Христа», которым соседка закрывается, чтобы не встречаться взглядом с павшей грешницей, не помышляющей о здоровье и благополучии своего потомства.
Сонечка медленно отрывает лоскуты соленого сыра, отправляет их в рот, жует без энтузиазма, осторожно пьет горячий сладкий кисель. Весеннее солнце за окном закрыли тучи, и в этом сумеречном освещении макароны будто подернуло плесенью. Заслышав приближающийся голос медсестры, она прячет пакет с сыром под подушку и делает вид, будто ковыряет гнутой алюминиевой вилкой законный больничный завтрак. Потом тарелку и пустой стакан забирают, потом по урологическому отделению скоротечной бурей проносится дежурный врач Аркадий Сергеевич, веселый и всегда чем-то довольный без малейших на то причин. Потом Сонечке ставят очередную капельницу. На сгибе руки у нее чернилами расплылся наркоманский синяк.
Лежа под капельницей, она засыпает. Ей снится Боря Пастернак, стройный и элегантный, с большими умными глазами. Они гуляют в больничном сквере, держась за руки, он читает свои стихи, лучше которых не создал еще человек.
– Рожать или нет – ваше дело, София, и только ваше, – говорит он. – Никто не имеет права ступать на лед вашего личного пространства: провалится, захлебнется, околеет. Только, ей-ей, Сонька, не сиди больше на холоде – жопа одна, а прекрасных весен тебе отпущено еще целых одиннадцать.
– Почему одиннадцать? – спрашивает Сонечка и просыпается от того, что соседка молится в голос.
Соня Дятлова. 21.09.2004
– Ну что ж, переходим к новому участнику нашего лито… Софья Дятлова, верно?
Сонечке шестнадцать лет, она впервые выносит стихи на суд настоящих поэтов. Ведущая – известная в Омске поэтесса Татьяна Борисовна Вознесенская – какая-то там институтская подруга школьной русички, так что волноваться не о чем. Ха, попробовали бы вы не волноваться, ожидая вердикта состоявшихся взрослых авторов! Сонечке вообще-то робость совершенно не свойственна, но ведь любого человека можно застать врасплох. Даже если он знает, куда и к кому идет.
– Верно, – сипит от смущения Сонечка, бросив робкий взгляд на величавую властную даму.
– Расскажите нам о себе, мы с удовольствием с вами познакомимся.
«Мы» – это довольно пестрая компания, собравшаяся за столом в детской библиотеке пятничным вечером. Светловолосая юная татарка с гордо поджатыми губами, расплывшаяся старуха с одышкой и перепачканным дешевой помадой носовым платком, чуть дальше – длинноволосый парень с глазами навыкат и божественно красивыми тонкими пальцами. Еще на пододвинутом диване разместились две смешливые близняшки с одинаковыми блокнотами и волковатого вида битюг в камуфляжной куртке поверх черной рокерской футболки. «Неужели они все поэты?» – думает Сонечка, но пора отвечать.
