Посвящение Исиды. Том первый. Эта книга о дежавю, о потопе, о посвящении - страница 37

Даже оставшихся денег этому дяде как не хотелось отдавать. Он стал навязчиво предлагать купить у него полтуши годовалой свиньи, которую он уже заколол. Я не стал противиться его желанию: эти деньги выглядели так, словно так или иначе они могли пропасть. Полтуши годовалой свиньи помогла ему ВЫТЯНУТЬ у меня пять тысяч.

ДВА дня нам пришлось штукатурить в одноэтажном доме, который был построен для управляющего местным ОТДЕЛЕНИЕМ сбербанка. Я ДОЛЖЕН был получить за эти ДВА дня три тысячи. Почему-то, эти деньги нужно было получить у одноглазого. Я не пошёл к нему в тот дом, где сестра уже помогла оставлять меня без денег, которых было намного больше. И одноглазого это ничуть не побеспокоило. О ни разу даже не заговорил об этих деньгах, которые остались у него. Их словно никогда и не было.

Когда я устраивался на работу кочегара, какая-то гадина в ОТДЕЛЕ кадров стала разговаривала со мной так, словно меня уже ЗАРАНЕЕ можно было ОБВИНЯТЬ в союзе с чем-то преступным. После такого обращения мне нужно было пройти медкомиссию. И женщину-невропатолога, по всей видимости, какое-то внутреннее убеждение стало побуждать разговаривать со мной с какой-то язвительностью и вызывало у неё желание как-то загрызть меня. Потом я обнаружил такое же внутреннее убеждение у хирурга Клемичева.

Внешне он очень сильно был похож на «положительного» врача из фильма «Летят журавли» (1957). Ему НИЧЕГО не стоило ПОКАЗЫВАТЬ себя таким же «положительным». Он мог годами себя таким ПОКАЗЫВАТЬ. А мне довелось увидеть его таким человеком, каким он был на самом ДЕЛЕ. И тот «положительный» врач из фильма «Летят журавли», на самом ДЕЛЕ, был тоже таким.

Я снова почувствовал себя каким-то ОБВИНЯЕМЫМ словно перед каким-то прокурором или следователем, чем перед врачом. Сидевший передо мной человек в белом халате, который нинасколько НЕ ДЕЛАЛ его «положительным», втайне мог радовался тому, что «все дороги ведут в Рим». Я словно оказался не на приёме у врача, а у кого-то из тех, кто служил в гестапо, в тайной полиции.

– А что с той женщиной?

– С какой?

– С той, что лежала у нас в больнице. Она уехала?

– Она собирается уезжать, – ответил я, понимая, что речь пошла о моей сестре, что он увидел знакомую ему фамилию на листке бумаги, которую держал перед собой за края пальцами обеих рук.

И тут ему захотелось что-то ПОКАЗАТЬ мне. Он всего лишь разжал пальцы, и этого оказалось достаточно, чтобы уронить этот листок на стол. И сразу после этого он обе руки спрятал под стол.

– Я не буду Вам подписывать.

– Почему?

– Печати о прохождении флюрографии нет. Без неё не подпишу, – заявил он, не называя настоящую причину того, что почему он так позволял себе поступать.

– Она же не работает. Там нужно устранить какую-то неисправность.

– Ну и что?

– Вы же другим подписываете.

– А Вам не подпишу!… Понаехало тут ваших… – тут он назвал мою ВИНУ.

– Значит, я не смогу на работу устроиться? И как же я буду жить, если не смогу работать?

– Не знаю и знать не хочу. Мне нет до этого никакого ДЕЛА. Печати не будет – подписывать не буду!

Я не стал напрасно с ним спорить и отправился за печатью. У меня не было никакого желания, ни на минуту, задерживаться в этом кабинете. Я проходил флюрографию в апреле, когда устраивался на работу туда, где проработал