В каком-то смысле Пин чувствовал себя в долгу перед Ло, но при этом часто задавался вопросом: какая выходка друга заставит его окончательно и бесповоротно порвать с ним? Ло, казалось, умел чудесным образом балансировать на тонкой грани, вызывая то безграничное доверие, то лютую ненависть.
Больше всего Пина беспокоил лишь один вопрос: действительно ли Юн привлекает Ло, или же он просто решил увести девушку из желания жестоко посмеяться над товарищем, доказать, что ему такое под силу. Пин ей не чета, Хай-у – тоже; получается, Ло лучше обоих? Пин с радостью опустился бы на колени, отвесил дюжину земных поклонов и провозгласил бы Ло властелином мира, если б только его друг после этого оставил Юн в покое.
Однажды, когда Юн вместе с другими девушками-военнослужащими раздавала листовки по деревням, в окрестностях Тецзиншани, у Пина появилась возможность поговорить с Ло наедине. Их подразделение помогало крестьянам в долине высаживать ростки риса. Стоял полдень, и солнце нещадно пекло спину – хоть яйца жарь, как на сковородке. Пин погрузил побег в грязь, выдернул ногу из жижи и воткнул еще один побег в десяти сантиметрах от первого. Закончив ряд, он перешел к тому, над которым трудился Ло.
– Скучаешь по ней, – сказал Пин, – я же вижу.
– Не выдумывай, братец, – Ло потянулся к корзине за очередным побегом.
– Неделю назад я и представить такого бы не смог, – Пин отмахнулся от мух, круживших возле его ног.
– В этом и есть твоя беда, – Ло воткнул побег в грязь. – Все выдумываешь, воображаешь, причем всякий раз какую-то ерунду. Нет чтоб остановиться и посмотреть по сторонам. Ты живешь, погрузившись в свои фантазии, словно курильщик опиума.
– Ты поаккуратней. Сейчас я разговариваю с тобой совершенно серьезно.
Ло рассмеялся:
– Между прочим, я тебе оказываю услугу, ты просто этого еще не понял. Ты совсем из-за нее голову потерял. Так нельзя. Станешь старше, поймешь все сам, и еще спасибо мне скажешь.
Пин прервал работу. Он снял с плеча корзину с рассадой и, приблизившись к другу, встал перед ним. Его тревожило то, что он никак не мог понять, к чему клонит Ло.
– А ну встань, – потребовал он. – Я хочу смотреть тебе в лицо, пока мы разговариваем, а то я никак не могу понять, то ли ты шутишь, то ли говоришь серьезно.
Ло с тяжелым вздохом распрямился:
– Послушай, братец… Ну посуди сам, я тебя когда-нибудь подводил? По-серьезному обманывал? Ты уж поверь, я в делах сердечных понимаю побольше твоего. Если любишь женщину так сильно, как ты Юн, значит, с ней быть нельзя. Знаешь, когда отношения самые крепкие? Да и браки тоже… Когда люди нравятся друг дружке слегка, и только. А страсть до добра не доведет. Еще и жизни можно лишиться. Ты погляди, что стряслось с Хай-у. Вот она тебе, одноногая жертва страсти…
– При чем тут страсть, его шальная пуля задела…
– Ошибаешься, братец, крепко ошибаешься, – покачал головой Ло. – Это была вовсе не шальная пуля, а страсть. Я об этом подозревал и раньше, до того, как Юн призналась, что Хай-у спас ей жизнь, но теперь у меня вовсе нет сомнений.
Больше всего Пина потрясло не сказанное другом, а то, что ему о случившемся поведала сама Юн. Внезапно Пину на ум пришли слова Маркса – одна из тех цитат, которые им зачитывали через громкоговорители: «Наша взаимная ценность есть для нас ценность имеющегося у каждого из нас». Пин понимал, Хай-у толкнули на геройский поступок вовсе не слова Маркса. Он совершил его из эгоистических побуждений. Из любви.
