Сразу увидела небольшой темный коридор или угол, как еще назвать, а из него выход в зал, откуда пахло пищей, потом и махоркой. Я все еще не понимала, где я и куда попала и по ходу решила притвориться ничего не помнившей. Хотя, потом поняла, что мне и не надо было прикидываться - меня никто и не спрашивал и не интересовался, потому что я здесь была самой последней уборщицей и посудомойкой. Быстро прошла на свое место работы, как указала мне со злостью моя, как я поняла, хозяйка и дальняя родственница.
Судя по всему, место, где я теперь находилась, было либо трактиром, либо корчмой. Если по-современному, то гостиницей или хостелом, то есть с местами ночевки, едой и даже местными развлечениями в виде менестреля с мандолиной. А еще разбитнЫми подавальщицами, которые не прочь еще и подзаработать своим телом. Их было трое, и работали они в пересменку с утра и до утра. Ночевали тут же в специально отведенном месте, таких же комнатушках, как и у меня, как узнала я потом. Знакомиться со мной из них никто не желал, так как я все же была родственницей хозяйки и имела привилегии в виде постоянной прописки. Хотя если судить по работе, то это просто незавидная привилегия. Подавальщицы же менялись часто, как поняла. Не всем хотелось себя продавать, да и некоторые, накопив достаточно, уходили к своим родным или же замуж. Тут были странные нравы – главное деньги, а уж потом нравственность или же девственность. Хотя так уже и в моем мире вырисовывалось. Деньги правят любым из миров!
Трактир, теперь я уже узнала, стоял на перекрестке трех торговых путей и был постоянно посещаем, то есть народ не переводился и был полон как спальные комнаты, так и большой зал. Тут стояли крепкие столы и такие же табуреты. Столы, сделанные из мощных стволов деревьев, были без скатертей, засалены от множества пролитой пищи и почти не мытых. Просто некогда было, потому что уходили одни и тут же садились другие. Подавальщицы едва могли смахнуть со стола крошки и тут же на них появлялись новые. А уж пиво и другое спиртное, что подавалось в больших кружках, то уж сливалось просто на пол. Тот был затоптан не только грязью с ног, но и остатками пищи, вина и плевков. Шум стоял приличный от большого количества голосов иной раз и нетрезвых.
Как я успела увидеть, проходя по залу, тут были в основном мужчины разных возрастов и разных по одежде, то есть от слуг до высшей знати. Но все хотели есть и спать и поэтому мало обращали внимание на обслугу, то есть на меня. Тогда впервые, когда проходила с испугом мимо, один попытался задрать мой подол, но тут же бросил и захохотал в ответ на замечание своего сидевшего рядом соседа. Я бросилась в открытую арку, завешенную плотным серым пологом, в которую зашла подавальщица. Перед этим, увидев меня, входящую в зал, та поманила и показала рукой на тот самый вход.
Она хотела спросить меня о хозяйке, которая так кричала, что было слышно и в зале, на что я смолчала, лишь слегка всхлипнула и опустила обиженно глаза. Та саркастично хмыкнула:
- Что, опять приставал?
Я лишь передернула плечами.
- Вот тварь! – сплюнула она. – Дождется когда-нибудь! Я сама ему яйца оторву! Иди, работай и не бойся. Поняла?
Я вновь кивнула, не поднимая глаз и лишь слегка скосив, поняла, что передо мной стояла подбоченясь, довольно молодая, плотного телосложения деваха, с лицом, изрытым следами от оспы. Она, как потом оказалось, была всегда на моей стороне и защищала, как могла как ото всех в зале, так и от мужа хозяйки таверны. И хотя хозяином числился он, всеми делами управляла та самая женщина, что била его полотенцем.
