– Наденьте, пожалуйста, накидку, бахилы и маску. Третий этаж, направо, двадцать первый кабинет, врач Симонов.
Взбегаю по лестнице на третий этаж за пару минут и, найдя нужный кабинет, останавливаюсь перед ним перевести дыхание.
Постучавшись, слышу разрешение войти и, глубоко вдохнув, открываю дверь.
– Добрый день, на счёт Воронцова Игоря, – заглядываю в кабинет.
За большим столом у окна сидит мужчина лет сорока в очках в тонкой оправе и что-то пишет, мельком посмотрев на меня, он взглядом указывает на стул и продолжает писать. Усаживаюсь и молча жду, пока он освободится, верчу в руках телефон, не в силах унять волнение.
Наконец мужчина отрывается от писанины, откладывает ручку в сторону и внимательно на меня смотрит.
– Кем вы приходитесь пациенту? – вопросительно выгибает бровь.
– Он мой дядя, взял опекунство надо мной после смерти родителей, – произношу ровным тоном.
– Воронцов Игорь поступил к нам после автомобильной аварии. Пока в сознании, у него множественные переломы, ссадины, ушиб селезёнки, но самое опасное – черепно-мозговая травма. Наблюдается ухудшение дыхания, судороги. Поэтому он помещён в реанимационное отделение, – на одном дыхании рапортует, выбивая у меня дыхание из лёгких.
– Он жить будет? – хрипло спрашиваю, проглотив ком в горле.
– Никаких прогнозов мы не делаем, но всё возможное предпринимаем, – мужчина снимает очки и потирает переносицу.
– Что-то нужно приобрести для него? Лекарства там… – запинаюсь, встречаясь взглядом с врачом.
– Всё необходимое есть. Пока он в реанимации, ничего не нужно, – встаёт с большого вращающегося кресла и подходит к окну, повернувшись спиной ко мне.
– Я могу его увидеть? – осторожно интересуюсь, не думаю, что разрешат.
– Вполне. Но не больше пяти минут. Таковы правила, – говорит, развернувшись и смотря на меня в упор. – Вас проводит дежурный врач.
– Спасибо, – встаю с места, понимая, что разговор окончен.
Выхожу в коридор и прислоняюсь спиной к холодной стене, прикрывая глаза.
– Молодой человек, – ко мне подходит полная женщина в белом халате и трогает за плечо. – Пойдёмте.
Мы идём в конец коридора к пластиковой двери с мутным стеклом. Женщина прикладывает к специальному окошку пластиковую карту, висящую на шнурке на её шее, и дверь с тихим щелчком открывается.
Тёмный коридор без окон, практически неосвещённый, по правую сторону двери в палаты, многие из которых открыты. Идя за врачом, я смотрю в проёмы и вижу людей, лежащих на высоких кроватях, окружённых трубками и медицинскими приборами, мерный писк которых создаёт давящую атмосферу безысходности, близости смерти, которую люди в белых халатах пытаются отсрочить. Кроме этих звуков здесь ничего нет – ни разговоров персонала, ни шума, доносящегося из окон, как в обычных палатах. Только гнетущая обречённость, на фоне которой моё отчаяние прорывается наружу, давя на рёбра, сжимая грудную клетку.
Останавливаемся у палаты, не знаю, какая она по счёту в этом бесконечном коридоре, и я вижу Игоря, так же подключённого к аппаратам, но без трубки в горле. Это ведь хороший знак?
– Ваш родственник пока дышит самостоятельно, – говорит женщина, оборачиваясь и видя, что я застыл в дверях. – У вас пять минут. По истечении времени я приду за вами.
Подхожу к Игорю, его глаза закрыты, его неровное дыхание меня до жути пугает. На указательном пальце прикреплён датчик, приборы издают писк, экраны что-то показывают. Окидываю палату взглядом и замечаю соседнюю кровать, на которой лежит девушка, совсем молодая, с трубкой, выходящей из горла. Мне становится тошно и невыносимо тут находиться. Ладонями затыкаю уши, растирая их, пока не начинают гореть, несколько раз помотав головой, прихожу в себя и беру дядю за руку.
