Так закончилась глава тридцать восьмая. Началась тридцать девятая глава.
Глава 39
Оставь себе, он сказал невысокий полет. Он, как легкий, таинственный оттиск на тяжелых скрижалях, след от ангельского крыла на земном камне. Влечь мне и роду моему каменные глыбы по пустыне времени, к уходящему горизонту. Дай мне войти в твою пустыню, черный ангел. Меня жаждет выстраданная тобой пустыня. Меня, от века устремленного к смерти. Подгляди-ка: вокруг пылают кусты Божьим гневом и Милосердием Божьим.
Взглянул я на пустыню. Ни единый куст не пылал. И вовсе там не росли кусты. Песок один был без конца и края. И черные мои братцы летают, как мошки.
И он сказал: взгляни в небеса, ангел. Сплетаются образы небесные в единый лик, благой и грозный.
Взглянул я в небо и лика там не увидел, ни тучки ни единой, ни облака. Синь-синева одна, пространство отвергнутого мной полета.
На колени пал смуглый путник. Тот, кто нарушил мир моей пустыни верещаньем своих несмазанных кибиток. Руки он тянул к пустому небу, измеренному взмахами моих крыльев. И на зов его, как пот, проступила на моей коже моя темная, сокровенная жизнь Излился мой сон в запустенье его сна.
Взял я тогда горсть песка, в его глаза бросил. И его сверкающие глаза замутились. Стал там мой образ маленькой точкой, а потом он совсем пропал, спрятался в сумерках его души. Прилег на песок вечный странник и заснул наконец.
И тут ожила пустыня без людского глаза. Только сынам света, застенчивая, она дарила свою красоту. Пески играли, как морская рябь, малые смерчики вились по песку желтыми змейками. Ею очарованные, глядели на нее сыны воздуха. Лица их и одежда становились белы.
Тут конец главе тридцать девятой. Началась сороковая глава.
Глава 40
Спал на песке курчавый пастух. Откликнулась моя душа на зов пустых пространств его ночи. И теперь уж я вошел в его сон. Лежал он на песке, и шел от него пар. Это его сновиденья вокруг него витали.
И вот что снилось страннику. Что сдавил он черного ангела своими руками. У того-то руки были слабы, но сильны крылья. До рассвета они бились, и так ночь за ночью. Потом, пришла ночь, сломал он ангелу бедро. И тот убрел в пески, припадая на ногу, ни единого следа он не оставил.
Теперь раскинулась перед пастухом пустыня – вольна и таинственна. Ни единого следа, все песок затянул. Только прозрачные сыны неба перелетают с куста на куст, как эльфы. Там и сям в пустыне озерца небесных слез. Горьки они, солоны, не один город в них канул. Спину его ломило от нежных объятий ангела, будто они и сейчас нерасторжимы. Словно сплелась тоска небесная с земной тоской.
И проснувшись утром, увидел странник, что стоит перед ним каменный ангел. Полет его замер. Сокровенная жизнь сквозь поры не сочится. Говорил мне путник, руки ко мне простирал, но был я словно мертв. Только в сумерки моей души проникло его слово.
Тогда пошел странник в глубь пустыни. И за ним потянулись его пестрые шатры. Верещали несмазанные оси телег, женщины позвякивали браслетами на запястьях. Дети гомонили, блеяли бараны. И ветер летел за ним, заметал следы. Ушел странник в пустыню и там пропал. А я стоял каменный, как сам себе памятник. Запечатлен был я навек. А тот был – только быстрый промельк жизни. Ушел он в пески и навсегда пропал. Тут закончилась сороковая глава. Началась сорок первая.
Глава 41
И вот, когда ушел курчавый странник и канул он в пески, стала подлинно пуста пустыня. В пустоте своей была она совершенна. Совершенна в своем затишье. А я диким стал и почернел, как негр. Как некая птица, летал я от бархана к бархану. А за мной – мои братцы стаей. Они стали мелкими, как мошки.
