Всех цветлинских мужчин можно было увидеть вместе, когда выпадал обильный снег, и они выходили на свою единственную дорогу, ведущую резко вверх от начала села до дома Штефана и дальше, в сторону ещё меньшего села за горой.
Туда, как замечали новые жительницы Цветлина, изредка поднимались роскошные автомобили, которых ничем, кроме как генетической памятью, нельзя было связать с чёрными, обрушенными временем, деревянными постройками.
И одинокий пёс, верный кому-то одному или всему селу, остался исчерпывающей фауной уже не существующего села. Ночами сквозь вой ветра прорывался его тоскующий зов, на который отзывалась сострадательная Мицика.
Цветлинца можно было встретить в любой стране мира, где ему подходила работа. Но сердцем цветлинского мужчины можно было овладеть только в Цветлине. Так устроил сам Господь, и он вполне нёс ответственность за этот порядок в судьбах своих подопечных.
Из Испании домой вернулся Милан с уругвайской женой Эстер и её трёхлетней дочуркой, которая неожиданно заговорила на хорватском, да так чисто, что все диву дались.
У Хорватии с Уругваем не было визового соглашения, поэтому в Цветлине они жили по визе, которую получили в Словении, куда выезжали всякий раз, чтобы продлить.
И это была по счёту пятая пара нового Цветлина.
Шестой парой были Звонко, Звонимир, и Оксана-украинка.
Время от времени наезжал Горан-полицай, проверявший срок годности виз, но даже Лене дружное цветлинское сообщество помогло не иметь проблем.
Одинокими пока оставались Матей, Франьо, Бруно, Фабиан, Даниэл и… обособленный Игнасио. Однако он был более, чем другие, цветлинец, потому что увёз цветлинский мужской принцип за моря и океаны в солнечную Бразилию, с ним же через сорок лет вернулся.
Кроме дома Иво и Габриэла, было ещё одно общежитие строптивых – трое братьев в большом двухэтажном доме с балконами и удобствами викенда, который издалека поддерживали средствами две замужние сестры и четвёртый брат, пожертвовавший собой для женитьбы, чтобы не иссяк их род по мужской линии.
В уютном холле этого сугубо мужского дома собирались цветлинские холостяки на ежевечерние турниры по игре в belot. Не обходилось, конечно, без векии, чтобы снимать напряжение игроков и болельщиков от большой игры.
Иногда, расчувствовавшись, они пели гимн, который когда-то написал влюблённый профессор, изгнанный из этих мест, – влюблён он был в жену мэра.
Но гимн остался, и любители belot вдохновенно пели: «Прекрасный Цветлин – мой мир и мой дом…».
