Нельзя было не заметить, что Лара постоянно говорила о хорвате, приютившем её.
И ещё я узнала об её истории с певцом, тут мы сошлись во мнении, что Лара была в большой опасности, которой избежала благодаря Богу и… хорвату, имя которого Штефан.
Она пробыла две недели и улетела, но теперь уже явно не в неизвестность. Вскоре она сообщила мне, что они поженились.
Не прошло и двух месяцев, как Лара вновь появилась с ребёнком на руках, в ужасном состоянии ума, в котором никак не могла понять, за что её выслала полиция, если она уже стала женой хорвата?!
Из-за их женитьбы она пробыла там вместо трёх, как положено по визе, четыре месяца, но визы у неё все равно не было.
Для новой поездки в Москву её хорват продал свой автомобиль. Это было невероятное благородство, если сравнивать с певцом.
И начались мытарства с консульством на нашей территории. Лара со своим гиперактивным ребёнком на руках, в предзимнюю слякоть, из Ближнего Подмосковья – пешком до электрички, метро до улицы Остоженки, опять пешком до хорватского консульства в Коробейниковом переулке!
Она словно отупела от всего и ничего не могла понять, что нужно и кому нужно то, что от неё требуют. И как она может делать заново российский паспорт с новой хорватской фамилией, если её брак узаконен лишь одной страной? И где брать новые справки, если она уже отовсюду выбыла, но никуда не прибыла?
Последние деньги мы отдали переводчику, уютно устроенному в своей квартире в Филях в полном согласии с консульством, посылающим к нему на дом весь поток переводимых.
А темнеет в ноябре-декабре в Московии рано – опять метро, электричка, пешком по бывшему дачному посёлку, ставшему коттеджным, где по улицам уже не ходят, а летают на иномарках – и никаких тротуаров!
Сотрудники консульства подавляли своим высокомерием, глядя на вынужденное отупение загнанных людей как на природное.
Консульство обрекло её на сидение в России в течение почти четырёх месяцев – без средств, без крыши над головой, с маленьким ребёнком на руках! Жестокость и равнодушие чиновников убивали нас. Мы, россияне, привыкшие к этому, но и по всему бывшему соцлагерю законы всё те же, лагерные?!
А я поняла, что Ларе нужен этот хорват. Ещё я чувствовала, что Лара уже коснулась где-то далеко, в каких-то горах, чего-то иного и страдает, не имея возможности вернуться туда. И это что-то совсем другого свойства, не имеющего никакого отношения ни к государствам, ни к их законам, ни к их холодным исполнителям.
Тогда я написала письмо послу Хорватии в России, в котором просила о помощи, выражала мнение, что у местной хорватской полиции какие-то бесчеловечные законы, наводила на мысль, уж не имеют ли они под собой на самом деле беззаконие, мешая людям воссоединиться и мучая их?
Выезд без промедления разрешили. Денег мы наскребли только на дорогу поездом, самым дешёвым, номер пятнадцать до Будапешта, в прицепном вагоне до Загреба, потому что понимали: у мужественного хорвата денег нет совсем. У нас, впрочем, тоже…
Но тут в Венгрии начали бастовать железнодорожники, и пришлось сидеть ещё месяц. И мы уже совсем нелогично подозревали во всём хорвата Штефана и его нерушимую привычку к свободе и одиночеству.
А Штефан тем временем обходил все инстанции, защищая своё право иметь именно эту жену и этого ребёнка. Кроме международных проблем, он имел ещё одну – у него не было денег.
