– Может просто музыка не мое, – словно оправдываясь, выдохнул я.
– Да как ты можешь это утверждать, если ничего не делаешь.
– У меня есть работа. Может не такая, как у отца, далеко не такая, но это хоть что-то.
– «Хоть что-то» нужно тем, кто не способен ни на какую мысль. Ты же не такой парень. Я тебя знаю.
– Ты слишком мало меня знал. Мне было всего одиннадцать, когда тебя нашли мертвым в собственной квартире.
Прошло почти десть лет, с тех пор как родной дядька почил вечным сном, но обида на него все еще была жива.
– Ты оставил меня наедине с отцом, ты оставил меня одного…
– Да, Андрей видно совсем чувство меры растерял. Не на шутку тебя задавил своей идейностью.
– Он похоронил своего младшего брата, которого не смог уберечь. По крайней мере, его не трудно понять.
– А мне и не требовалась помощь. Я, знаешь ли, насыщенную жизнь прожил.
– В тридцать три года то?! – с иронией фыркнул я.
Медведь повернулся ко мне спиной и медленно побрел к окну:
– И за такой короткий срок можно многое повидать и пережить. А тебе смотрю, сильно досталось от Андрюхи. Добил все-таки сына, бросил ты и играть и писать.
– Не в нем дело, – я, наконец, потушил сигарету все еще тлеющую в моей руке, и раздраженно собрал пепел с прилавка, чтобы начальник не заметил даже присутствия сигарет в своем магазине.
– В чем же тогда? – Медведь потер подбородок костяшками пальцев.
– Я не знаю, сам не знаю, но мне не хочется пропустить еще что-то в жизни.
– А какая в музыке помеха? Она, думалось мне, всегда была чем-то большим для тебя. Или ты просто так живешь в моей квартире, просто так играешь на моем стареньком Гибсоне? Кого угодно можешь обмануть, но не меня. Я бы не дал тебе в руки свою гитару, если бы не был уверен, что ты ее сохранишь.
– И сохраню, не сомневайся, – заверил я, не смотря на Медведя.
– Правильно, не тот пример у тебя был перед глазами. Дядька твой лишком уж сильно злоупотреблял наркотиками, но черт подери, я надеялся, ты запомнишь другую мою сторону. Ну чего же ты все-таки хочешь от жизни Кир?
– Как раз это я и пытаюсь понять, – задумчиво вздохнул я.
Медведь понимающе кивнул головой.
– Кое-что я знаю о тебе совершенно точно. Все в нашей семье упрямцы. Отец тебя точит как вода камень. Ты не поддавайся ему, выбирай дорогу самостоятельно. Андрей пытался и своего брата побороть, но после того как нашел его окоченевшим в собственной спальне, стал приглядывать за сыном вдвое суровее. Могу представить, как днями и ночами он бдит, чтобы ты не угодил в очередное приключение или даже не задумался о нем вообще. Наверное, он прав. Но послушай, у тебя и своя голова на плечах есть. Не должен ты отдуваться за наши с отцом дела.
– То, что я решил, я решил сам. Отец здесь не при чем. Мне лишь нужно немного отвлечься и подумать.
– Может что-то в этом и есть, – дядька задумчиво всмотрелся в окно. – Но не забывай, ничто не сделает тебя абсолютно счастливым, потому что даже самая сильная эйфория однажды сходит на нет.
– Сюрреализм какой-то. Ты и этот разговор. Неужели я схожу с ума?
– Кто знает, кто знает. Вот только в одном я убежден, музыка может оправдать многие безумства.
– Мне не хватало твоей поддержки. Все это время я боролся в одиночку, – я тяжко опустился на стул, стоявший рядом.
– И дальше придется Кир. Слишком я задержался у тебя. Мне пора. Они ждать не будут, – голос Медведя вдруг потяжелел. Он отошел от оконной рамы и весь напрягся. Я подскочил к дядьке, и, заглядывая ему через плечо ужаснулся, ощутив въедливый холодок по спине, вызванный жуткими образами, маячившими в кромешной темноте окна. Чернее чем сама ночь, за стеклом двигались две фигуры, в мрачных потертых хламидах, с надвинутыми на лица огромными капюшонами.
