Повторение пройденного… Былинки - страница 33



Скрипит под машинами мост,
Истошно кричат попугаи,
Поджав перламутровый хвост.
И звери сидят в отдаленье,
Приделаны к выступам нор,
И смотрят фигуры оленьи
На воду сквозь тонкий забор.
И вся мировая столица,
Весь город сверкающий наш,
Над маленьким парком теснится,
Этаж громоздя на этаж.
И слышит, как в сказочном мире
У самого края стены
Крылатое диво на лире
Поет нам о счастье весны.
Николай Заболоцкий

Вечером допоздна засиделись у костра. Глядели в огонь, но всем троим было хорошо и спокойно.

– Черное озеро, – вздохнула Нонна Юрьевна. – Слишком мрачно для такой красоты.

– Теперь Черное, – сказал Юрий Петрович. – Теперь Черное, а в старину – я люблю в старые книжки заглядывать – в старину оно знаете, как называлось? Лебяжье.

– Лебяжье?

– Лебеди тут когда-то водились. Особенные какие-то лебеди: их в Москву поставляли, для царского стола.

– Разве ж их едят? – удивился Егор. – Грех это.

– Когда-то ели.

– Вкусы были другими, – сказала Нонна Юрьевна.

– Лебедей было много, – улыбнулся Юрий Петрович. – А сейчас пожалуйте – четверых-то чудом спасли…

…А Егор на другой день к озеру подался. Домики лебедям построил, а тогда выпустил. Они сперва покричали, крыльями подрезанными похлопали, подрались, а потом успокоились, домики поделили и зажили двумя семействами в добром соседстве.

…Второй раз ударило, когда Егор полпути миновал. Гулко и далеко разнесло по сырому воздуху, и Егор понял, что рвут на Черном озере. И подумал о лебедях, которые подплывали на людские голоса, доверчиво подставляя крутые шеи.

– Стой! – закричал он еще в кустах, в темноте еще. Вроде замерли у костра. Егор снова хотел крикнуть, да дыхания не хватило, и выбежал он к костру молча. В миг какой-то успел увидеть, что над огнем вода в кастрюльке кипит, а из воды две лебединые лапы выглядывают. И еще троих лебедей увидел – подле. Белых, еще не ощипанных, без голов. А в пламени пятый лебедь сгорал: деревянный.

– Документы, – персохшим горлом повторил Егор. – Лесник. Задерживаю всех.

…Первый наклонился к кастрюле, потыкал ножом в лебедя. Второй пошел к озеру, к тому, что насвистывал.

– Зачем лебедей-то? – вздохнул Егор. – Зачем? Они ведь украшение жизни.

– Да ты поэт, мужик.

Хакнули за спиной, и тяжелая жердь, скользнув по уху, с хрустом обрушила плечо. Егор качнулся, упал на колени. Кто-то с оттяжкой, изо всей силы ударил сапогом в висок, голова Егора дернулась, закачалась на мокром от дождя и крови мху – и бросили. А Егор поднялся, страшный, окровавленный, и разбитыми губами прохрипел:

– Я законом… Документы…

– Ну, получи документы!

Кинулись и снова били. Били, пока хрипеть не перестал. Тогда оставили, а он только вздрагивал щуплым, раздавленным телом… Нашли его на другой день уже к вечеру на

полпути к дому. Полдороги он все-таки прополз, и широкий кровавый след тянулся за ним от самого Черного озера. От кострища, разоренного шалаша, птичьих перьев и обугленного деревянного лебедя. Черным стал лебедь, нерусским.

На второй день Егор пришел в себя. Следователю он не рассказал ничего.

Борис Васильев. Не стреляйте в белых лебедей

Летели лебеди

Летели лебеди, летели.
К теплу летели от метели.
Трубили лебеди, трубили
О том, что лебедя убили.
Упало с неба, пух теряя,
В железный мир земного рая
Его изломанное тело.
И небо Жизни опустело.
Закрылось, как письмо в конверте,
И превратилось в небо Смерти.
Но ведь человек умрет без Неба,
Как человек Земли – без Хлеба