Возвращаюсь в «гнездо», но долго не могу уснуть. Постоянно мерещатся какие-то звуки. Думаю о Белой. Что ей здесь нужно? Болит нога. Лью антисептик, жду, оборачиваю бинтом. Становится лучше, и я проваливаюсь в отвратительный, липкий сон. Мне снится, как я брожу по больнице и ничего не происходит. Я что-то ищу, но не могу найти и выйти тоже не могу. И так круг за кругом.
Наконец я просыпаюсь. Ещё темно. И холодно. Явно слышен какой-то звук. Шаги? Шёпот? Дождь. Подхожу к окну – зябко. Дождь идёт с равномерным спокойным стуком. Ставлю на подоконник погнутую больничную утку. Жду, пока наберётся немного, ополаскиваю, снова набираю и пью. Вода холодная, сладковатая. Вдали колышутся красно-багровые языки Пожирающего. Ему обычная вода нипочём. Интересно, далеко он ушёл? Может, мы последние выжившие на планете. Иначе бы нас давно спасли. А может, мы просто никому не нужны.
Ложусь в «гнездо», поглубже, под матрасы. Сразу становится тепло. Чувствую, как накатывает приятный глубокий сон. Завтра будет непростой день.
Просыпаюсь поздно, солнце уже слепит вовсю. Время, наверно, к обеду. Пью дождевую воду из утки, обрабатываю ногу. Рана немного успокоилась за ночь. Желудок скулит.
Итак, что мы имеем. Да в общем-то, только один вариант и имеем. Нужно найти другой вход в катакомбы. Пытаться вычислить – бесполезно, это же не городские улицы и проспекты. Ходы рыли чокнутые фанатики, у которых напрочь отсутствовала логика. Так что вход может быть через сто метров, а может – за несколько километров.
Правда, есть у меня одна идея. Ещё до того, как я обожгла ногу, старшие брали нас с Ланой на вылазку. И там было здание суда – оно наполовину погасло, а наполовину горело. Это очень страшно. Не знаю даже, как объяснить. Как будто стоишь перед открытой клеткой с диким животным. Но главное не это. Главное – там рядом был вход в катакомбы. И я точно помню, как кто-то сказал – этот ход примыкает к самому большому тоннелю. А по самому большому тоннелю можно пройти к нашему убежищу. Короче, то здание, я примерно помню, в какой оно стороне, – рядом с телевышкой. Это мой единственный шанс.
Я на всякий случай ещё раз пробую спуститься через свой вход, как будто за ночь могло произойти чудо. На обратном пути наступаю на что-то шуршащее. Упаковка от моего протеинового батончика. Что подтверждает – крыса была здесь. Что ты задумала, хитрая крыска?
Сворачиваю на ближайшую улицу, кажется, я здесь была когда-то. Ну да, точно. Здесь был зоомагазин. Объёмная вывеска с золотой рыбкой. Вывеска на удивление почти не пострадала. Вокруг всё чёрное, обгорелое, а она такая же жёлтая. Её огонь как будто и не тронул. Дядя Дор бы сказал – «Пожирающий так захотел».
– Вот почему, – говорит он, – некоторые здания он сжигает до основания, а некоторые – едва облизнёт? Или во всей квартире всё изнутри сожжёт, а в одной комнате оставит?
Я и сама это заметила на вылазках. Но мне кажется, это случайности. Ну или там материалы более горючие где-то. А то, что дядя Дор чувствует, где появится огонь… Бывают же люди не от мира сего. Я сначала думала, что дядя Дор после той ночи поехал крышей, но мама сказала, что он давно такой. Что он раньше на заводе работал, а потом поссорился с дочерью. И дочь уехала, и даже не оставила адреса. А у дяди Дора больше никого нет. Вот он и свихнулся слегка от одиночества, ушёл с завода, стал делать кукол на заказ. Куклы странные: с тонкими ногами и руками, длинными тёмными волосами и ресницами. Я это знаю, потому что он у мамы в больнице лежал и подарил ей одну. Она стояла у нас на столике в прихожей. А кукол всех зовут Изольдами, как его дочь. Так что дядя Дор всякого наговорить может.
