И то, что Гилерм и Ленарди не против, странно, и то, что ни с того, ни с сего нужно идти за продуктами с Пенгуэном.
Если вспомнить, как мы удирали с места приземления, а потом рассказы Гилерма об опасности высовывания носа из дома, его запрет выходить на кухню, когда приходят гости-приятели...
Вообще-то, я с радостью этим запретом пользовалась. Приятели бывали редко, но заседали всегда на проходной кухне и допоздна. Разговаривали, ругались, смеялись, спорили. Подозреваю, что и что-то пили покрепче травяных отваров.
А стена, которая отделал меня от них вроде и была добротной, деревянной, но звуки пропускала так, словно была из бумаги. И я мучилась из-за этого шума, лежала без сна, прислушиваясь к беседам, но выйти к толпе орущих мужиков не могла, ибо «Цайя! Нет!» и строгий взгляд из-под кустистых бровей. Да и самой не сильно хотелось.
Да даже перекинуться парой слов с Айлой Гилерм мне не разрешал! Едва только слышал её голос во дворике, прибегал и пыхтя затаскивал меня в дом.
Айла - наша любопытная соседка. Я прозвала её тётка-разведка: она, казалось, жила под живой изгородью, отделявшей наш двор от её. Потому что стоило мне выйти из дома вылить воду или банально к будке, которая тут звалась туалетом, как соседка уже громко и радостно здоровалась, пытаясь проникнуть любопытным взглядом сквозь густую зелень изгороди.
А теперь? Теперь вдруг все предосторожности побоку, «бери и идём»? Тоже мне, кэш-энд-кэри.
Ну а с другой стороны...
Не век же мне сидеть в этом доме, верно? И если есть такая возможность присмотреться повнимательней к тому, что есть за этими стенами, то почему не воспользоваться случаем?
Я подхватила корзинку и, решительно выдохнув, вышла на заднее крыльцо.
Ну что сказать о прогулке? Говорить было нечего. Потому что хотелось орать. До опадающих зелёных листьев, до осыпающейся побелки, до выбитых криком стёкол.
Но я шла следом за малышом Пенгуэном, молчала и прятала взгляд.
Самое первое, что выбило из меня дух - город полностью был не таким, как я его помнила. Абсолютно. Я помнила грязь, мусорные кучи, вонь и облупленные стены. А теперь всё виделось совершенно иначе.
Лавка дядюшки Гилерма, как оказалось, располагалась в небольшом проулке, в двух шагах от центральной улицы, и довольно близко к рынку. Первая неожиданность.
Хотя тут удивляться нечему, всё логично - лавки и должны располагаться в таких вот проходных и бойких местах. А что я не поняла этого раньше, так потому что не думала. Надобности не было.
И когда мы вышли из нашей улочки, так дома в два-три этажа сразу выстроились по обе стороны ровными рядами, вполне приличные и красивые, со свежей цветной побелкой, аккуратными ставнями и дверьми. Да и сама улица оказалась просторной, с дощатым тротуаром и широкой проезжей частью, вымощенной камнем. При этом довольно оживлённой: пешеходов было немало, и неспешно катившиеся экипажи, запряжённые лошадьми, частенько проезжали.
А вот мусорных куч да и мусора вообще не наблюдалось. Зато было много зелени - в кадках на тротуаре вдоль стен, в горшках и ящиках под окнами, да и в самих окнах. А ещё всё это великолепие местами цвело!
Мне стало горько и обидно — такую красоту от меня скрывали!
Но потом я заметила, что взгляды горожан, споткнувшись о меня, уходили в сторону. А у некоторых, в основном тех, кто катился по брусчатке в транспортных средствах, влекомых лошадьми, и вовсе меня не замечали.
