Прах имени его - страница 15

Баалатон бросился назад, готовясь к катастрофе: падающему потолку, невесть откуда хлынувшей воде, укусу притаившегося василиска, землетрясению…

Но вместо этого увидел ее.

Даже не успел понять, что делает, – разглядел тонкую фигуру девушки, возникшую на пути и явно не собиравшуюся двигаться с места. Услышал за спиной шипение – куда более ужасающее, чем до этого, явно не василисково, будто отравляющее одним звучанием. И, панически оглянувшись, просто ударил девушку – хватило, чтобы она потеряла сознание.

Может, и стоило бросить ее здесь, но ведь это еще один трофей из страны Медных Барабанов, хрупкая и невозможная ожившая сказка. Баалатон не рассмотрел черт дикарки, но знал: заплатят не за красоту, а за непохожесть, может, даже за уродливость, покупатели такое любят и не пожалеют денег. Подхватив девушку, как набитый побрякушками мешок, он взвалил ее, чересчур легкую, на плечо. Подстегиваемый нарастающим шипением, побежал вверх, оскальзываясь и спотыкаясь, – одной рукой придерживал девушку, другой – чуть не до крови сжимал Драконий Камень; казалось, что каждый миг проваливается в сон и возвращается в реальность, что где-то там, глубже, пируют демоны, а боги вечно меняют расположение кривых медных зеркал, и никак не выбраться из пещеры, ставшей лабиринтом.

Баалатон заплутал в собственной голове и не заметил, как мерзкая пробирающая влажность сменилась сухим жаром пустыни; не заметил, как поднявшийся на миг жгучий ветер захлестал в лицо; не заметил, как хрустящий песок оказался на губах.

Помнил сухую последовательность событий, будто плотницкую инструкцию для недотепы-подмастерья: вот неуклюже взвалил девушку на верблюда, вот сам с трудом запрыгнул на него, не выпуская Драконьего Камня, словно тот стал продолжением руки. А вот…

Глухо загремели под землей медные барабаны, слившись в единимую, режущую сознание – четкий ритм и скрипящий лейтмотив – мелодию страха неизведанного.

Так ведь каждый, кто умирал, подвешенный вниз головой на багряном ясене, и миновал свою чахлую осень, способен говорить на тайном языке змей, не ведает быстротечного времени: нет для него ни рек, ни ручьев, ни даже подземных источников; нет причин, только следствия – огромное заледенелое озеро именем Сегодня, Завтра и Вчера. Стоя на льду, что трещит под ногами, мудрец, воскресший – но никогда не умиравший! – чувствует, как замерла протяженность души его, это подлинное время; видит, как летит снег вертикально вверх, как кружатся отчего-то обжигающие снежинки, а мрак становится слепящим светом. И там, на радужной границе мгновения и вечности, когда открыты все пути – куда ни шагни, золотой мост сам лозами вьется под ногами, – когда идешь босым по заточенному мудрецами лезвию сокровенного, неся над головой крест посвященного, каждый миг в страстях разрываясь до Многого под звуки флейты и в тот же миг в искусствах возвращаясь к Одному под гармонию лиры, – тогда только оголенная душа готова к встрече со знанием, что глупцы ищут в пыльных книгах и жарких реликвиях; ведь всякое знание в те блаженные мгновения – точно живительный свет для виноградной лозы; но стоит лишь возжелать большего – свет карающий, иссушающий, обращающий золото таинств углями сомнений, открывающий путь змеям пагубных метаморфоз плута-Шайтана, вечной тени человека.

Возле дверей у пещеры цветут в изобилии маки <…>