Прах имени его - страница 18

– Понятия не имею. – Он уже приготовился взмахнуть мечом, но следующее слово остановило его, словно ударив по не защищенной шлемом голове.

– Карфаген.

Грутсланг прошипел это с особой ненавистью.

– Что ты сказала, тварь?

– Карфффаген, – смакуя, растягивая «ф», прошипел Грутсланг вновь.

– Откуда тебе знать?! Ты…

– Видел, – перебил Грутсланг, извиваясь среди драгоценных камней. – Видел и вижу – жемчужина, город, ласкаемый богами, новый город городов, центр будущего мира!

Куллеон готов был ринуться на тварь – плевать, что проиграл бы. Готов был разорвать это слизкое тело собственными руками и разорвал бы не раздумывая, если бы, как зарвавшийся и захмелевший юнец, верил, что все всерьез. Нет, знал – его испытывают.

– Не это ли враг, о котором ты всегда думал? Я вижу туман твоих мыслей… Так зачем лишать себя союзников? Народ Медных Барабанов не знает настоящей войны. Мелкие, беспомощные, забытые людишки – как жалкие насекомые, лишенные крыльев, жала и яда. Они постигли единственное – суть богов… она рассказала… но не важно. Убивать меня? Зачем, когда мы можем помочь друг другу?

Много после Куллеон спрашивал себя: и как еще он мог ответить? Промолчать, схватиться за меч, уйти, пока тварь продолжит размышлять вслух? Ответ находился сам собой – он, Куллеон, мыслил так же. Понимал, что перед ним – существо огромной силы, древнее, одной крови с богами; понимал, что торговый союз с народом Медных Барабанов обратится грязью – утечет сквозь пальцы, испачкав ладони; понимал, что Карфаген – главная проблема. И нужно делать что-нибудь уже сейчас, пока не стало слишком поздно. Два льва разной породы – бежевый густошерстый Рим и черный твердошерстый Карфаген – не могут гулять единой тропой: один рано или поздно пожрет другого. Вопрос – кто раньше.

– И как же я могу быть полезен тебе, богу? – Куллеон убрал меч в ножны.

– Не произноси этого здесь, – зашипел Грутсланг. Глаза сверкнули хищным гранатом. – И не зови меня богом. Слишком мерзкое слово, слишком… запятнанное кровью бессчетных ошибок. Таких, как я.

Раздвоенный язык вновь оказался слишком близко к лицу Куллеона.

– Отправляйся в Карфаген. Найди девушку из народа Медных Барабанов и проследи за купцом. Скоро он станет бесполезен, а от пешек, как учат боги, нужно избавляться – только не тогда, когда партия в самом разгаре. Поэтому следи. А потом… когда мраморные храмы холма отразят мое уродливое тело, когда боги ужаснутся забытому творению, тогда мы сделаем так, что Карфаген будет разрушен.

– Хочешь, чтобы я опустился до наемника? Труса, следопыта, соглядатая?

– Я не плачу тебе золотом и не предлагаю изумруды. Я плачу твоему народу одним лишь великим будущим – разве не ради него ты каждый раз убиваешь? Не ради него спишь не в мягкой постели, месяцами не знаешь пиров, женщин, вина? Не ради него готов на публичное унижение?

Память вспыхнула обжигающими образами недавнего прошлого.

– Post calamitatem memoria alia est calamitas[27], – проскрежетал Куллеон. – Память о них останется. И о нас – как о разрушителях, сломавших последний костыль старого мира.

– Что живущий полвека может знать о памяти? Память так непостоянна. Она – яд дыхания василисков.

Грутланг свернулся кольцом.

– Я знаю, что тебе нужны факты. Я знаю, что ты – противник пустых слов. Так смотри же на будущее! И помни, не боги открывают его тебе – а я, ими забытый, отверженный…