Прах имени его - страница 28

Когда она отказалась от еды, не говоря ни слова, просто замотав головой, старый слуга спросил ее имя. Имя… имя давалось сложнее всего. Там, в пустыне, она много училась у него. Он говорил, что в любом имени есть смысл, настолько тайный и важный, что нам самим не дано понять. И даже ему – ему, для которого не существовало ни языков, ни полов, ни цветов кожи.

Но она попыталась. И, увидев, как слуга улыбнулся и кивнул, поняла, что все получилось.

– Ки́ри, – сказала она.

– А я Анвар. Ты меня понимаешь? – Он не переставал улыбаться.

Кири кивнула.

– Не переживай, хозяин хороший. Просто с ним иногда бывает сложно, – слуга замолчал на миг, почесал подбородок. – Хотя, пожалуй, не иногда. Всегда.

Он предложил ей отмыться и переодеться. Кири знала, к чему это может привести, но почему-то, неожиданно для себя, сказала: «Да». И как она согласилась? Ответ нашла сама, миг спустя, когда слуга улыбнулся и помог ей подняться, – все дело в его глазах, мудрых, добрых, как у их старейшин, готовых отвечать на самые глупые и детские вопросы без упрека.

В горячей воде оказалось неожиданно приятно, потом – так же неожиданно больно. Когда слуга добавил ароматных масел, полегчало. Вода потемнела от грязи и пыли, кожа в некоторых местах закровила. Кири, нагая, встала – боялась, что слуга будет рассматривать ее, изучая, насколько порченный товар достался, насколько не жалко использовать его до продажи; но слуга глядел в серо-красную воду, цокая и возмущаясь. Натер спину Кири маслами, затем – густыми пахучими мазями, бросил:

– Надо будет показать тебя госпоже Фиве, когда хозяин разрешит. Вы… мне кажется, найдете общий язык.

Анвар помог надеть чистую белоснежную тунику и оставил Кири наедине с собой.

Она смотрела через окно на город, утонувший в солнечном свете, и восхищалась – думала, что после его рассказов о неведомых чудесах ее таким не удивить. Но стоило увидеть Карфаген воочию, как воспоминания вчерашнего дня – короткая дорога от порта до этого дома – вспыхнули обжигающими красками, такими же, какими их мастера-мужчины рисовали на горшках рыжеватые песчаные барханы.

Так Кири и сидела, пока не услышала ругань где-то в стороне, – а вскоре различила голос купца, что привез ее в эти края. На всякий случай еще раз потрогала бусы, будто те могли исчезнуть. И вдруг ощутила злость, всепоглощающую, заточенными зубами грызущую податливую душу. Только… на кого? На него, не сумевшего помочь ей? На купца, оглушившего и оторвавшего зачем-то от родного дома? На старейшин, отправивших ее к пещере той ночью? На злой рок?

Кири не успела понять – увидела купца, разгоряченного, раскрасневшегося, тяжело дышавшего. Глаза его странно блестели, зрачки будто кристаллизировались, чуть отливали гранатовым – а около глаза надулись позеленевшие вены и появилась чешуя.

– Уйди, Анвар, не до тебя! – ругался купец. – Они забрали всё, ты хоть можешь это понять, старый дурак?! Всё в пустоту! Все эти Медные Барабаны! Все кредиты, до сих пор до конца не выплаченные! Все силы! Все хитрости! К демонам, Анвар, к демонам! Будет от нее хоть какая-то польза!

Купец взглянул на Кири – она так и замерла у окна полусогнутой, только голову держала вполоборота.

– Видят боги, – продолжил сокрушаться он, – мне плевать, понимаешь ли ты меня, но при желании, думаю, поймешь. Сейчас ты без возмущений отправляешься со мной на рынок, ясно?! Я продам тебя, как диковинную обезьянку – впрочем, такая ты и есть… Поняла? – он повысил голос. – Да даже если нет…