— Ну, хватит, чай не маленькие.
— Ой ли? — мрачно отозвался Чугайстрин и тут же снова прищурился: — А коль не вернет мне Андрейку, тоже скажешь, что не маленькие?
— А нечего заморских красавиц совращать, Григорий Любомирович, — почти промурлыкал Цимбалист. — Вот был бы, как все нормальные мольфары — и беды бы не было. А так… Я еще подумаю. Пусть походит у меня там, поблуждает, коль решился в гости заглянуть.
Послышался треск, Чугайстрин посмотрел на сломанное быльце кресла и медленно положил его на пол. Бесенок, заметив, что может начаться бедлам, навострил уши.
— Не по своей воле заглянул, — буркнул Чугайстрин, — сам знаешь.
Цимбалист перевел невинный взгляд на Вий-Совяцкого:
— Шановный пан ректор, ты уж ему скажи, что меня не волнуют причины. Коль пришел — значит, желал. А раз желал — значит, попал.
Это самое «попал» прозвучало столь двусмысленно, что тому оставалось только вздохнуть. Век бы жить — на этого злыдня не попадать! Кстати, о злыдне…
— Помочь он нам взялся, — медленно произнес Вий-Совяцкий, глядя на Чугайстрина. — Злыдня от нашего университета отвадит.
По лицу друга пробежало недоумение. Мол, этот — и поможет? А не откушали ли вы, Павел Константинович, дидьковой настойки на хвостах зеленых чертиков?
Цимбалист сохранял молчание. Только вновь коснулся нарисованных перед собой звездных струн, и тут же где-то вдалеке печально зазвенели цимбалы. Струны, словно золотистые нити, вдруг пришли в движение, начали переплетаться одна с одной. Вий-Совяцкий и Чугайстрин, затаив дыхание, напряженно смотрели, что он делает.
— Помогу, коль уж согласился, — мягко, почти певуче произнес Цимбалист. — Только и вы уж, будьте любезны, выполните свое обещание.
Золотистые струны стали единым полотном. По полотну пробежали очертания гор, глубокого озера, вспыхнули огоньками мелкие цветочки на его берегах.
— Ты что ему пообещал? — севшим голосом поинтересовался Чугайстрин, однако Вий-Совяцкий даже не шелохнулся.
Что пообещал, то отдать и следует. Иначе никак не выйдет. Хотя, конечно, Гришка и против будет.
Полотно под пальцами Цимбалистами превратилось в миниатюрный мирок, словно взяли часть Карпатских гор, уменьшили и перенесли прямо в комнату Вий-Совяцкого. На берегу стояла рыжеволосая худенькая девушка в синих джинсах и клетчатой рубашке. К ней подошел высокий мужчина: с барткой за поясом, в темной одежде, седые волосы рассыпались по плечам. Развернул к себе, сжал в объятиях, впился поцелуем в губы.
Чугайстрин закусил губу, Вий-Совяцкий с интересом подался ближе. Цимбалист только улыбнулся:
— Что, шановные, чуете ведьмовскую ворожбу? Гада-а-а-ание. Творит волшбу ваша девочка, а вторая ей помогает.
Видение вдруг дернулось, прошла по нему рябь, будто в неподвижном озере ветер волны нагнал.
— Ой, — послышался тихий женский выдох.
Глядь — стоит рыжая Динка, желтые глаза широко раскрыты; смотрит неверяще, пораженно; покрасневшие от поцелуи губы приоткрылись. И нет седовласого мужчины — на месте его закружился звездный вихрь. Застлало тьмой солнечную долину — не разобрать где зелень вершин, где синь озера.
Ухватил ее звездный вихрь, закружил в безумном танце и рванул вверх. Только и слышно было:
— Помоги-и-и-ите!
[1] Чтоб ему пусто было (украинское ругательство).
[2] Украинский хлеб.
11. Глава 5. Мольфарская сокровищница
Голова гудела, словно в ней разом зазвонили десятки колоколов. Я сжала виски и зажмурилась. Руки омерзительно подрагивали, к горлу волнами подкатывала тошнота. Хорошо, хоть сижу. Вон, сердце до сих пор колотится как бешеное. Так, глубокий вдох — вы-ы-ы-ыдох. Вдох — вы-ы-ыдох.
